Если видишь на картине…

Ксения ВОРОТЫНЦЕВА

27.02.2018


«Сезанн. Портреты жизни»
Великобритания, 2017

Режиссер: Фил Грабски

12+

В прокате с 28 февраля

Режиссер Фил Грабовский представляет документальную ленту «Сезанн. Портреты жизни». Для картины выбран довольно необычный формат — ​прогулка по масштабной выставке, показанной сначала в парижском музее Орсе, затем — ​в Национальной портретной галерее (Лондон) и на днях переезжающей в Вашингтон, в Национальную галерею искусства. Работы французского мастера перемежаются обильными цитатами из его писем и съемками видов Парижа и Экс-ан-Прованса.

Прежде чем взяться за живопись, Грабски, продюсер и режиссер из Великобритании, создавал фильмы о выдающихся музыкантах — ​от Моцарта до Гайдна, а также обращался к тайнам Рима и Древнего Египта. В 2011-м его внимание привлекла масштабная выставка «Леонардо да Винчи: художник миланского двора» в лондонской Национальной галерее, вдохновившая на создание ленты «Леонардо HD». Признав опыт удачным, автор принялся за других классиков — ​Матисса, Ван Гога, Вермеера и Мане.

Своей задачей Грабски видит вовсе не проведение полуторачасовой экскурсии. Главное — ​показать человека, скрывающегося за созданными им полотнами, ярко обрисовать его характер и круг интересов. Надо сказать, Сезанн был колоритной личностью. Сын разбогатевшего торговца шляпами вырос на юге Франции, в тихом Экс-ан-Провансе. Пытался состояться в столице, тщеславно пробивался в Парижский салон, но раз за разом возвращался в провинциальный Экс. Ненавидел авторитарного отца, ругался с остальными родственниками, да и вообще не отличался человеколюбием. Туристы, побывавшие в родном городке Поля, нередко удивляются: отчего мэтр построил мастерскую так далеко от центра. Секрет прост: Сезанн не жаловал местных жителей (и, кажется, они отвечали ему взаимностью) и хотел только одного: чтобы его оставили в покое. Поэтому без колебаний выбрал живописный медвежий угол, откуда в экипаже ездил на смотровую площадку — ​писать бесконечные виды на гору Сент-Виктуар.

Впрочем, пейзажи мелькают в ленте не так уж часто. В фокусе — ​именно портреты: странные, новаторские, перекинувшие мостик из XIX века в XX столетие. Модели на картинах сосредоточенны, даже грустны, что порой ставили художнику в упрек. Впрочем, живописец и не пытался проникнуть в души героев. Автопортреты, являвшиеся для Сезанна способом саморефлексии, также не раскрывают внутреннего мира создателя. Его работы — ​своеобразный древний язык, который исследователям пока не удалось разгадать.

Капризный мэтр не поддается дешифровке и средствами кино. Грабски неоднократно упоминает об упрямом, несносном характере француза, любившего сочно высказаться, например: «Кроме меня, в Отечестве живут одни идиоты». Однако воссоздать образ личности не получается. С этой задачей куда лучше справился Эмиль Золя, знавший Поля с юных лет: «Доказать что-либо Сезанну — ​это все равно что уговорить башни Собора Парижской Богоматери, чтобы они станцевали кадриль. Может быть, он и скажет «да», но ни на йоту не сдвинется с места». В итоге Поль рассорился не только с Золя, но и с большинством коллег. Хотя нелюбимый им Гоген отзывался о сварливом живописце весьма поэтично: «Житель Юга, он проводит целые дни на вершинах гор, читая Виргилия и глядя в небо».

Режиссер ратует за неспешный ритм повествования и порой позволяет камере подолгу задерживаться на полотне, дает крупные планы, чтобы показать детали. В одном интервью Грабски пожаловался: средний посетитель смотрит на картину не более 18 секунд — ​шедевров слишком много, для вдумчивого подхода не хватает времени. И все же, стремясь показать и рассказать побольше, автор фильма сам попадает в ловушку. В определенный момент лента превращается в бесконечный кураторский комментарий, порой довольно утомительный. На зрителя обрушивается поток информации, и далеко не каждый способен это выдержать. В итоге кино наследует родовую травму масштабных выставок — ​публика начинает испытывать то, что в профессиональных кругах называется «музейной усталостью».

Впрочем, у фильма есть и неоспоримые плюсы. Для созерцания работ признанного классика не нужно ехать на край света, стоять в очереди за билетами, отпихивать локтями других посетителей, желающих разглядеть картины. К тому же подобный проект — ​четкий сигнал о меняющейся роли музеев. Мировые институции делают ставку на зрелищность и коммерческий успех: в итоге экспериментальные экспозиции уступают место проверенным именам и выставкам-блокбастерам. В консервативное пространство все больше внедряются мультимедийные технологии, преображающие хранилища шедевров до неузнаваемости. Вероятно, пора и самим музеям выходить на экраны, как уже сделали драматический театр, опера и балет. Другое дело, что не всегда этот опыт оказывается удачным.