Кирилл Плетнев: «В 37 лет бегать на экране с автоматом наперевес уже не хочется»

Денис СУТЫКА

11.05.2017

Главную роль в картине «Три дня до весны» сыграл Кирилл Плетнев. «Культура» побеседовала с популярным актером о любимых фильмах, современном поколении и особенностях самопознания.

культура: Вы, пожалуй, входите в десятку самых востребованных артистов кинематографа о войне. Почему режиссеры и продюсеры так часто пытаются надеть на Вас форму? 
Плетнев: Честно говоря, не знаю. Думаю, это совпадение фактуры с госзаказом того времени, когда я начал сниматься. Если вспомните, в 2000-е прямо подряд шли фильмы о Великой Отечественной: «Штрафбат», «Диверсант», «Звезда» и другие. В отношении моих киногероев даже сложился некий стереотип. Буквально на днях встречался с продюсером, и мне предложили снять картину про войну. В главных ролях видели такие типажи, как я и мой друг Леша Бардуков из «Диверсанта». То есть нас уже приводят в пример. 

культура: Сейчас, как понимаю, пытаетесь отойти от устоявшегося стереотипа?
Плетнев: Нет, просто не нравится, что все сценарии очень похожи. Когда получаю текст, то заведомо знаю, что буду играть какого-нибудь лейтенанта. Догадываюсь, какими репликами он станет говорить. Обязательно встретятся фразы: «Ладно, разберемся. Вперед», «Отставить», «Выполнять приказ» и прочее. Это такие клишированные вещи, которые уже не интересны. Можно менять место действия — Крым, Польша, Белоруссия, Украина, но суть неизменна. Я отказываюсь не от военных картин, а от их стандартности. Если это будет, например, фильм уровня «Жизнь прекрасна» Роберто Бениньи, то, естественно, соглашусь. Что и произошло с лентой «Три дня до весны». 

культура: Чем она привлекла?
Плетнев: Казалось бы, тоже фильм про войну, но за все экранное время мой герой совершает всего один выстрел. Для меня это было интересно. Я играю представителя госбезопасности. С точки зрения профессии он человек принципиальный. Порой до нехорошего. Сам ленинградец, в блокадном городе находит склад конфискованного товара. На вопрос «что с ним делать?» отвечает: «Сжечь согласно инструкции». Блокадники не понимают, как можно уничтожать продукты, решение выглядит абсолютно циничным. Обычно мне достаются живые герои, а энкавэдэшник немного статичен и оттаивает по мере развития сюжета. И, конечно же, в «Трех днях...» необычная история любви. Мой герой вначале подводит девочку под трибунал, а потом начинает ее спасать.

культура: Почти все артисты, принявшие участие в картине, питерские. Заметна иная театральная школа? 
Плетнев: С половиной этих актеров я уже встречался на других проектах. Не сказал бы, что в них есть нечто особенное. Хороший артист он везде хороший артист. 

культура: В качестве экспертов на площадке выступили блокадники. Вам лично они как-то помогли в работе над ролью? 
Плетнев: С ними общался в подготовительный период режиссер картины Александр Касаткин. Благодаря их воспоминаниям по ходу съемок Саша выдавал интересные факты о событиях тех лет. Более того, его дедушка служил в противочумном батальоне. Касаткин очень лихо во всем этом разбирается: показывал мне, как обращаться с химической лабораторией, пробирками и так далее. 

Какие-то вещи я знаю из «Блокадной книги». Моя бабушка пережила то время. К сожалению, когда мне было четыре года, она умерла. И уже мама рассказывала мне о том, как люди прошли через все ужасы войны. Думаю, каждого в Питере коснулась блокада. 

культура: При просмотре фильма создалось ощущение, что авторы слишком просто «продают» крепкую детективную историю. 
Плетнев: Открою секрет: в первом варианте сценария «Ленинградский вальс» Аркадия Высоцкого ее вообще не было. Он написал чистую мелодраму. Затем появилась фигура режиссера Саши Касаткина, вместе со сценаристом Александром Бородянским они стали выводить детективную линию. Наверное, если бы изначально задумывался детектив с мелодраматическим уклоном, то таких ощущений бы не возникало. Что я могу сказать? Надо более ответственно подходить к сценариям.

культура: Вы и сами с недавнего времени снимаете. Наверное, будучи на площадке в качестве артиста, стали чаще вмешиваться в работу других режиссеров? 
Плетнев: Так было раньше. А сейчас стал очень четко разделять обязанности актера, сценариста и режиссера. Прежде, напротив, влезал. Это было такое сотворчество — до тошноты, иначе мне казалось, что я ничего не делаю. Теперь понимаю, что являюсь лишь пазлом большого панно. Помимо меня есть целая творческая команда: монтаж, звук, дрожащая веточка, которую снимают в расфокусе. И она порой гораздо важнее, чем слезы на крупном плане. С освоением новых профессий я перестал смотреть плейбек, потому что это мешает. И актерам в своих картинах запрещаю. 

культура: У каждого режиссера свой взгляд на тему войны. Вам какое кино ближе?
Плетнев: Мне ближе такие фильмы, как «Белорусский вокзал» и «Жизнь прекрасна». Хотя сниматься в основном предлагают в экшн. В 22 года бегать с автоматом наперевес было нормально, а сейчас, в 37, уже не очень хочется.

культура: Вы говорили о клишированности сценариев. Может быть, эту тему стоит отложить? И если нет, то про какую войну Вам было бы интересно снимать? 
Плетнев: Уверен, такие фильмы необходимы, но я бы делал упор на то, что война — это в принципе плохо. В каком-то смысле мне бы хотелось снять картину наподобие «Иди и смотри» Элема Климова, после которой возникает полное отвращение к войне. Я против прямой дидактики и какого-то учения посредством кинематографа. Кино должно ставить острые вопросы, а мучительный поиск ответов оставлять зрителю.

культура: Время идет, а история, как говорится, ничему не учит. Сирия и Украина воюют. Порой ощущаешь, что тучи над нашей эпохой снова сгущаются. Как думаете, какое кино создадут потомки о современном поколении? 
Плетнев: Тут нужно снимать картину с названием «Нелюбовь». Точнее, такой фильм Андрей Звягинцев уже снял, он будет показан на Каннском кинофестивале. 

Недавно в Instagram я видел коллаж, где человек фотографируется на фоне концлагеря, а сзади подложены снимки трупов. Кто-то оставил комментарий, мол, совсем спятили. Молодой парень в противовес написал: «А почему я должен знать историю? Пускай лучше учат». Вспомнилась девочка, сказавшая в телепередаче, что холокост — это клей для обоев. Ее троллили, пригласили на ток-шоу, а она ощущала себя звездой. Более того, она ею стала. Мне кажется, в будущем снимут кино про такой вот наш сдвиг. Сегодня люди не понимают, почему нельзя читать чужие письма или желать смерти престарелым родственникам, мечтая заполучить квартиру. Происходит разрушение элементарных человеческих ценностей. Это не значит, что нужно кричать: «Ой, как все плохо». Примем как данность, тучи действительно сгущаются. Но история циклична, нечто похожее было на закате Римской империи. Думаю, и с нашего поколения весь этот мусор сметется, начнется новая жизнь. 

культура: Мы так до революции договоримся.
Плетнев: Я имею в виду культурную революцию. До появления «Современника» — театра микроскопической правды, была уйма трупп, где играли с наклеенными париками и ресницами. «Современник» дал толчок новому витку, возникли малые сцены, камерные истории. Со временем возродится интерес к нормальному человеческому кино, спецэффекты уйдут в прошлое, а люди снова нащупают какие-то правильные ценности. 

культура: Вы дебютируете как кинорежиссер полнометражной драмой «Жги!». На каком этапе съемки?
Плетнев: Уже все готово, премьера в ноябре. Жанр фильма — мелодрама. Просто у нас в прокате не любят это слово, оно опошлено другими картинами. В фильме «Жги!» много музыки, вокала и юмора. 

культура: Почему решили пересесть в кресло режиссера? 
Плетнев: А мне всегда хотелось снимать. В 16 лет поступал на режиссерский, но не взяли из-за возраста, стал актером. Только в 32 года исполнил мечту, пошел учиться во ВГИК. 

культура: Режиссер — человек, который по-особому смотрит на мир, у каждого есть свои волнующие темы. Что приоритетно для Вас?
Плетнев: Недавно прочитал хорошее высказывание Барри Левинсона, создавшего «Человека дождя». Он пишет: все меньше и меньше нам интересен человек. Сегодня кино пытаются сделать доступнее, легче, упростить историю. Меня совершенно не волнуют супергерои и трансформеры, я далек от политики. Для меня важны взаимоотношения людей, экзистенциальные ситуации, в которых мы раскрываемся. Интересно, когда человек знакомится с самим собой, что, кстати, сейчас со мной и происходит. Только в 37 лет начинаю познавать себя настоящего. Не придуманного на экране, а такого, какой есть на самом деле.