Ну очень хороший мальчик

Алексей КОЛЕНСКИЙ

13.04.2017

В конце марта на экраны вышла детско-юношеская комедия Александра Карпиловского «Частное пионерское: Ура, каникулы!», а 5 апреля в столичном Доме кино создатели представили завершающую часть приключений советских подростков «Частное пионерское 3». После показа «Культура» пообщалась с главным героем трилогии — 17-летним артистом Семеном ТРЕСКУНОВЫМ.

культура: Первый фильм про Мишу Хрусталева появился четыре года назад. Нет ощущения, что Вы сыграли трех разных ребят? 
Трескунов: Абсолютно верно. Это связано с изменением мировосприятия — раньше все казалось новым, непостижимым, впереди маячили лишь распахнутые горизонты. Затем я начал видеть механическую сторону жизни, но чем больше овладевал актерским инструментарием, тем интереснее становилось играть.

культура: В работе над «Частным пионерским» Вы отталкивались от режиссерских показов?
Трескунов: Нет, считаю это неправильной тактикой. Конечно, Александр Карпиловский — артист, и ему порой было легче показать, чем объяснить, но он не злоупотреблял личным примером, предпочитал ставить задачи устно. У каждого своя органика и свой путь к образу. Самое трудное в нашем деле — уловить нужную интонацию и сохранить ее на всех планах, чтобы она не потерялась на монтаже.  

культура: Сценарий «Частного пионерского» вдохновлен личным опытом режиссера?
Трескунов: Да, мы играем приключения дяди Саши с 1977 по 1981 год. Огромная заслуга Карпиловского в том, что он сумел увлечь нас, современных детей, историей из неведомого советского прошлого. Накануне съемок первой части он привел как образец «Приключения Петрова и Васечкина», а дальше мы двигались самостоятельно. Мне кажется, последняя серия близка к «Курьеру» Карена Шахназарова, мой Мишка — противоречивый подросток, в чем-то инфантильный, а в чем-то взрослый, так же оказывается на перепутье. Он должен сделать шаг во взрослую жизнь, но отчаянно не хочет — его пугает этот ханжеский, консервативный мир... Однако деваться некуда, приходится расставаться с иллюзиями, а это больно. 

культура: Вашу самую успешную главную роль Вы сыграли в «Призраке». Как работалось с Александром Войтинским? 
Трескунов: Легко и приятно, он был демократичен и доверчив (я это очень ценил), просто объяснил: твой герой — заика, жертва материнской гиперопеки. Этого было достаточно, все остальное пришло само. Нельзя сказать, что я ориентировался на какого-то конкретного актера, но всегда вдохновлялся игрой Дастина Хоффмана в «Человеке дождя». Еще мне близок персонаж Мэтта Деймона в «Умнице Уилли Хантинге». 

Моими главными режиссерами стали Александр Карпиловский и Оксана Карас — проницательная женщина, тонко чувствующая ткань жизни, нюансы человеческих отношений, умеющая искать и выявлять подтексты.   

культура: В картине Карас «Хороший мальчик» Ваш герой совершает экзистенциальный выбор между двумя символическими папами — инфантильным ментором и ушлым малым. Некоторым критикам эта дихотомия показалась ложной, тупиковой. 
Трескунов: Не согласен. Ролевые модели имеют в нашей жизни определяющее значение, и пара антагонистов выбрана удачно: манкий мужик в исполнении Михаила Ефремова и папа-Хабенский, живущий в выдуманном мире, благородный и честный, но не вписывающийся в современную конъюнктуру. «Хорошему мальчику» нужно сделать правильный выбор  — кем быть, на кого равняться? В конце концов он понимает, что никакой жизненный успех не компенсирует утрату личностной целостности. 

культура: Вас вдохновляют трудные обстоятельства? 
Трескунов: Чем дискомфортнее чувствуешь себя в роли, тем лучше. Любая детская травма формирует характер. Если управляешь своим телом и физиологией, ты можешь использовать внутренне чуждые координаты образа, чтобы максимально далеко уйти от себя. В этом и состоит актерская сверхзадача: открывать новые, непохожие на прежние, сущности. Руководствуясь этими идеями, я удалился из всех соцсетей, сторонюсь тусовок — значимость актерской профессии нивелируется блогерством и публичностью.

культура: Вы ничуть не напоминаете интроверта...
Трескунов: Да, я экстраверт, играющий в плотном контакте с партнером. В работе придерживаюсь методики Майзнера. Это американский теоретик, сформулировавший постулаты, противоположные «методу» Станиславского. Учил полностью погружаться в предлагаемые обстоятельства, отключаться от собственной сути и исходя из партнеров отдавать им то, чего в себе заранее не угадаешь... С сильными актерами это прекрасно работает. На сегодня моими лучшими учителями стали Константин Хабенский и гениальный Тимофей Трибунцев, сыгравший милиционера в «Частном пионерском».

культура: Вы рано повзрослели...
Трескунов: Это не так, в душе я большой ребенок, для меня огромное счастье — сбежать из дома и погонять мяч с друзьями... К великому неудовольствию родителей, считающих, что уже надо всерьез задумываться о будущем. А мне порой просто лень. Все, что Вы видите, — итог бабушкиного воспитания. В детстве подолгу жил с мамой папы, очень строгой, интеллигентнейшей женщиной, занимавшейся со мной, научившей читать и писать, прививавшей хороший вкус. Воспитание — фундамент личности, который должен быть заложен в каждого ребенка, чтобы он вырос нормальным, полноценным, способным к саморазвитию человеком. 

культура: Летом Вы дебютируете в режиссуре... 
Трескунов: Очень симпатичный сценарий написала Катя Мавроматис, подруга Оксаны Карас. Сюжет простой — речь об инфантильной девушке, плетущей шторы из бус, но ломающей руку и встречающей молодого человека... Это будет романтичная, камерная и нежная история, максимально близкая к моему любимому фильму «Амели». Критики ждут открытия, остросоциальных тем, но они не по мне — я чересчур мягкотел и компромиссен.

культура: Кто вдохновляет Вас на занятие режиссурой?  
Трескунов: Пол Томан Андерсон, бесконечно пересматриваю его «Ночи в стиле буги», «Магнолию», «Мастера» и «Нефть».

культура: Это художник большого стиля... 
Трескунов: И эпического размаха, но в основе каждой картины лежит простое социальное исследование.

культура: А если бы сию минуту уверенно чувствовали себя в постановке, на какую бы историю замахнулись?
Трескунов: Наверное, на «Преступление и наказание». Но не буквальную экранизацию, а интерпретацию — я бы ушел от ужасной софистики, которой напичкано это выдающееся произведение. В конце концов, Раскольников идет на убийство от острой нужды, и его нежелание признаться себе в данном факте отдает лицемерием. Настоящее чудо, что мы испытываем эмпатию к этому во всем сомневающемуся и отрицательному герою-социопату.