Сарик Андреасян: «Россия всегда готова подставить плечо Армении»

Алексей КОЛЕНСКИЙ

30.11.2016

На экранах «Землетрясение» Сарика Андреасяна — драма о борьбе с последствиями катастрофы, эквивалентной взрыву десяти ядерных бомб.

культура: Вы постановщик развлекательных картин. Посещало чувство, что садитесь не в свои сани? 
Андреасян: Желание сделать фильм о Спитакской трагедии 1988 года было со мной всегда. Встречался с выжившими людьми, спасателями, слушал истории очевидцев. Я шел к «Землетрясению» пять лет. Первым шагом стал сетевой ролик, снятый для раскрутки мелодрамы «Мамы». Он набрал миллионы просмотров. Подумал: «Ого, выходит, я кое-что в этом понимаю»

На сиквел альманаха удалось пригласить Алена Делона — я передал ему сценарий через друга, организатора армянских концертов в Париже. Ален ответил: «Приезжайте, поболтаем». Спустя час мы договорились снять одну смену у него дома. Еще больше поразились, когда Делон изъявил желание побывать на российской премьере. Потом отозвал меня в сторону и признался: фильм, на удивление, понравился, особенно его новелла... Сказал, что видит во мне задатки большого режиссера. Было очень приятно, не в характере звезды раздавать комплименты. Затем случилось «Ограбление по-американски» с Эдрианом Броуди. Изначально планировали снять коммерческий боевик, но я отошел к социальной драме об отчаянии людей из маленьких депрессивных городов. История вышла неровной, однако визуально убедительной — настоящее эмоциональное кино. 

Когда два года назад объявили подготовку к съемкам «Землетрясения», многие писали: «Сарик, зачем вспоминать эту боль?» А после премьеры люди подходили и благодарили, не скрывали слез. Значит, фильм должен был появиться. Главное — я не оскорбил ничьих чувств.  

культура: Чем запомнился 1988-й?  
Андреасян: Страшный год начался Сумгаитской резней — Советский Союз разваливался, люди теряли работу, все были подавлены. Седьмого декабря в детском саду, куда я ходил, зашатались стены, вылетели стекла, мы высыпали на улицу. Ощущения, что Ереван рушится, не было, хотя для Армении это землетрясение оказалось началом конца. Накануне Нового года мы с мамой переехали к отцу в Казахстан, но ежегодно навещали ереванских родных в 90-е. Как-то зимой двоюродный брат позвал в школу — окна выбиты, мы вошли, сели, не раздеваясь. Учительница объяснила теорему Пифагора и через десять минут распустила класс по домам. Не было света, газа, в наших деревнях до сих пор стоят дома с закопченными буржуйками потолками — люди выживали как могли. Но страшнее всего — рассказы очевидцев землетрясения. 

Одним из самых пострадавших городов стал Ленинакан, бывший тогда культурной столицей республики, там жил веселый народ. Сегодня население города меньше в два раза. 

Сейчас очевидно, что СССР, да и никто другой в мире, не был готов к столь масштабной катастрофе. Тяжелая техника прибыла на разбор завалов лишь через 78 часов, и описываемые нами события укладываются в эти страшные дни. Ленинаканские друзья вспоминали, как грелись ночью у костров и слышали раздававшийся по всему городу вой заживо погребенных — на расстоянии вытянутой руки люди умирали от холода и ран. Некоторые общеизвестные вещи показывать просто нельзя — например, историю заваленной женщины, день за днем разгрызавшей палец и выкармливавшей младенца собственной кровью. Когда прилетели французы со спасательным оборудованием, все переглядывались, опускали глаза: ничем подобным мы не располагали. Но героизм остается героизмом — люди буквально голыми руками разбирали завалы. Мы не могли отразить историю целиком, но наложили фотохронику страшных дней на финальные титры.

культура: Работая над сценарием, Вы опирались на эти кадры или свидетельства очевидцев?
Андреасян: Когда готовились к съемкам, люди несли в офис личные дневники, фотографии. Однажды пришла женщина с шарфом — ее завалило в фойе университета у самого входа, именно этот шарф снимался в нашей картине. В основу истории легли рассказы свидетелей — кто-то видел, как мужчина успевал выкинуть ребенка в окно, другой сутками шептал любимой под завалами: «Только не умирай!» Когда персонаж Лавроненко откапывал труп дочери, к нам подошел мужчина и произнес: «Это случилось с моим соседом». И мертвецы, привязанные к верхнему багажнику автомобиля, и деревянное распятие, «проросшее» из руин церкви, — реальные картины трагедии.  

культура: И даже мраморная могильная плита, переделанная в обеденный стол, под которым укрывалась героиня? 
Андреасян: Да. В каждом армянском доме есть фундаментальная вещь — старинное кресло или шкаф, и этот «алтарь» возник не случайно. Таким подарком директор кладбища выразил почтение возлюбленной. Кроме культа праздника, у армян есть культ смерти — наши свадьбы и похороны проходят очень масштабно, и кладбища напоминают мемориальные парки. 

культура: Основная сюжетная линия картины отчасти «заземляет» ужас катастрофы: землетрясение не позволяет свершиться мести. В итоге кровник спасает жизнь своему врагу.
Андреасян: Перед стихийным бедствием все равны — оно обнуляет конфликты, гасит рознь и заставляет людей жить с чистого листа. 

культура: Жестокие удары по армянскому народу предшествовали краху русского государства в начале и конце ХХ века... 
Андреасян: Россия всегда была рядом, подставляла плечо. Но, вы правы, на долю Армении выпадает очень много горя, а затем потрясения происходят у вас. Через два года после начала турецкого геноцида армян рухнула Российская империя, и Сумгаит предшествовал Спитаку. 

Есть катастрофы, масштабу которых соответствует лишь слепое отчаяние. Во время землетрясения один человек потерял всю семью, обезумел и начал палить из винтовки вверх — в Бога. В нашем фильме старик, не пускавший дочь на порог, молится: «Зачем так больно объясняешь?» 

культура: Многих зрителей смутила смерть героя в криминальной разборке. Так, как на роду написано?
Андреасян: Для персонажа Лавроненко я не рассматривал иных вариантов. Хеппи-энд обессмысливает многие сильные истории, мы сознательно уходили от голливудской романтизации катастроф — «Землетрясение» не кончается, когда в зале вспыхивает свет. Казалось бы: уже принесены непомерные жертвы. Но жизнь продолжается именно потому, что вновь находятся люди, готовые к самопожертвованию. У истоков всех народов стоит такой герой, запускающий новый жизненный цикл.  

культура: Как и простые работяги, бросившие все и по зову сердца ринувшиеся на помощь Армении со всех концов СССР. «Землетрясение» показывает подлинное историческое братство народов.        
Андреасян: Это проблема постсоветского пространства — мы не рассказываем о важных вещах, присущих недавнему прошлому. Речь не о ностальгии по советской эпохе, а о разрушенной связи времен: не зная страну, в которой жили отцы, дети теряют связь с родной землей и веру в будущее.    

культура: В фильме огромное количество персонажей, но нет ни одной роли второго плана. Чем руководствовались при выборе исполнителей? 
Андреасян: Пониманием, что зрители не поверят артистам с медийным шлейфом. В основном мои актеры известны в Армении — зачастую юмористическими программами. Но все оказались к месту, после второго-третьего дубля я понимал: лучше не проживешь. Повезло с атмосферой: московский завод «Серп и молот» готовили к сносу, там уже были руины, но стены сохранились — мы пристроили к ним десять тысяч квадратных метров декораций. И актеры снимались в жуткий холод, замерзшими руками ворочая глыбы. Многие удивляются: фильм выглядит гораздо дороже, чем стоил... 

культура: Надеетесь окупиться в прокате?
Андреасян: Хотелось бы отчасти компенсировать траты. «Землетрясение» — драма с элементами катастрофы, не имеет сильных перспектив у молодежи. И я, когда нашу школу посещали ветераны, рассказывали про войну, не понимал, как это серьезно... А сегодня 9 Мая у меня всякий раз наворачиваются слезы. Все приходит с возрастом...  

культура: И осознание, каким должно быть твое кино? 
Андреасян: Дистрибьюторы и чиновники объясняли: «Ну ты понимаешь... Это должен быть зрительский фильм-катастрофа». Я и сам не хотел снимать артхаусную драму, но следовать Роланду Эммериху, взрывающему тысячу людей в секунду, считал неуместным. Предпочел дистанцироваться от Голливуда и работать с одноплановыми сценами в реальном времени: герой врывается в рушащуюся больницу, мечется по коридорам, спасает ребенка и погибает. Считаю, это честно — не спешить выключать камеру. И актеры не подвели — даже Лавроненко был поражен уровнем армянских коллег, говорил: «Не понимаю, как у них получается так существовать!» Связываю это лишь с тем, что решение каждой сцены было заранее продумано и понято группой. Монтируя картину, увидел, что эпизоды можно менять местами и каждый будет работать. Раньше представить себе такого не мог. 

культура: «Землетрясение» повлияло на творческие планы? 
Андреасян: Безусловно, это была терапия. После премьеры к Ирине Безруковой подошел мужчина и сказал: я сейчас будто в церкви службу отстоял... А я немного расстроен — не знаю, когда доведется снять кино, претендующее на авторское высказывание. Возможно, таким проектом станет запланированный на следующий год фильм о Виталии Калоеве. Мы непременно встретимся — не хочу додумывать за него и принимать чью-то сторону. Хотя как восточный человек хорошо понимаю эту боль. На Западе Калоева называли убийцей, но нельзя обвинять человека, не разобравшись в его мотивах, — вы не знаете, с чем он борется всю свою жизнь. На питчинге я спросил: что бы вы сделали, увидев своих детей в гробу? Прежде чем обвинять или оправдывать, каждый должен задать себе этот вопрос. 

Дал почитать англоязычную версию сценария Эдриану Броуди. Он признался, что плакал, но не понял одну вещь: почему, встречая Калоева в аэропорту, люди аплодировали? 

культура: Он отстоял большую личную правду.
Андреасян: Честь семьи, которую любил всей душой. В силу менталитета Эдди этого никогда не поймет — все-таки мы живем на разных планетах. А значит, я сделаю фильм, важный здесь и сейчас. Рассказать без кино о таких вещах невозможно. 

культура: Вырисовывается любопытный портрет режиссера Андреасяна. 
Андреасян: Хорошо сказал американский друг: наши режиссеры позволяют себе выпускать фильмы раз в два года, и их агентам очень важно, кто и что подумает, а ты — европейский случай, если интересно — делаешь. Это так. Если меня «накроет» тема, я найду возможность снять кино. 

культура: Отчего же Вы не начали с «Землетрясения»? 
Андреасян: Если отказываться от предлагаемых постановок после киношколы, про тебя решат — неадекватный тип. И больше не позовут. Часто после сильного дебюта человек начинает работать хуже и хуже. Я не сразу пришел к осознанному кино и рад этому обстоятельству. Мне важно, как в фильме живет камера — в этом смысле «Светская жизнь» Вуди Аллена гораздо ближе, чем напоминающие телеспектакли «Римские приключения» и «Полночь в Париже». Но я люблю почти все картины, которые смотрю, потому что у каждой есть своя задача — невозможно ждать от Аллена того же, что от Спилберга, и наоборот. 

культура: В чем главный итог Года российского кино? 
Андреасян: Считаю, что у российских фильмов начинает появляться свое лицо — не звезда или бренд, а интонации, визуальный язык. Все технологии уже придуманы Голливудом, мы можем их лишь заимствовать. Важно, чтобы они работали на нашу самоидентичность.