Даром преподаватели время со мною тратили

Алексей КОЛЕНСКИЙ

15.09.2016

Кирилл Серебренников перенес на экран собственный спектакль «(М)ученик». 

В позапрошлом году театральные критики разобрали моралите Гоголь-центра по косточкам, в очередной раз подтвердив очевидное: Серебренников плавает в классическом наследии, компенсируя неудачи провокативными постановками, покупая публику апломбом. Собранный из немецкого конструктора фарс по пьесе Мариуса фон Майенберга оказался безыскусным, зато претендующим на актуальность, дерзость, идеализм: зрители заодно с труппой играли роли жертв обличений главного героя, прикрывавшего причинное место Евангелием. 

В картине похождения возмутителя спокойствия выглядят целомудреннее и инфантильнее. Старшеклассник отказывается посещать уроки плавания. Его матери-одиночке, женщине ни в чем не твердой, очень важно знать, отчего. «По религиозным убеждениям!» — рапортует Веня Южин (Петр Скворцов) и, заткнув родительнице (Юлия Ауг) рот, решает дожать стоящих на пути к вольной жизни педагогов. Оружием бунтаря становится Слово Божие: парень превращается в хунвейбина, почитающего, проповедующего и внедряющего в школьную жизнь нормы Книги книг. Причем одновременно. Веня выносит из Библии цитату на злобу дня и заодно с нею — мозги подвернувшихся под раздачу окружающих. Без тени вдохновения, на голой моторике. 

И все у него получается: героя освобождают от плавания, одноклассницам запрещают носить бикини, преподаватель закона Божиего признает скандалиста своей овцой, а тот батюшку (Николай Рощин) — фарисеем. К числу последних здесь можно отнести всех, включая нагнетающего истерию проповедника, ни разу не замеченного в любви к Богу и ближним. Скорее всего, Веня одержим властью над душами и ничем более. 

На пути яркой личности встает единственный педагог — учительница биологии, она же школьный психолог, Елена Львовна (Виктория Исакова). Остальные персонажи оказываются бессильны перед самодеятельным «богом из машины» из-за толерантности и политкорректности. И тут в тексте фон Майенбурга просматривается не задекларированная христианская, а по умолчанию — исламская угроза. 

С героями фильма Серебренникова все несколько любопытнее. Кроме подростка и биологини, в картине фигурируют лишь влачащие полуобморочную жизнь амебы. Не люди, а питательный бульон для «демиурга» Вени. Педагоги и одноклассники пытаются урезонить подвижника благочестия: оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем! Представляют собой коллективную, на все ради чада готовую маму. А «уверовавший» гаденыш не лыком шит — не встречая сопротивления, но выдыхаясь под тяжестью библейской риторики, оборачивается жаждущим крови мелким бесом. 

Эпиграфом зрелища могла бы стать библейская цитата: «Где будет труп — там соберутся орлы». Серебренников с фон Майенбургом нащупали нерв эпохи: фарисейство — не только духовный недуг, но и коммуникативный код, которым воспользовался компьютерный вирус «Вениамин», упорно перезагружающий систему ложными запросами на лояльность. Общество, стратифицированное по  признакам «свое-родное», «чужое-вредное», беззащитно перед паразитом. Сегодня все на Земле стремятся опроститься, нащупать дно культурной идентичности, прирасти к корням. В будущее веры нет. Фигура зовущего к истокам пророка становится главным человеческим капиталом. И никому нет дела, что «Венину работу» мог бы выполнить подлинный харизматик, священный текст или интернет-поисковик. Люди с каждым днем утрачивают доверие к тому, что не происходит с ними сию минуту, здесь и сейчас. На зыбкой пелене повседневности образуются головокружительные пассажи. Нетрудно, например, представить училку, предлагающую питомцам потренироваться натягивать презерватив на морковку, и священника, проповедующего в соседнем классе целомудрие, и обезумевшего на почве выбора между «левым и правым уклоном» ученика.

Иное дело — связать реальности, высечь искру и наэлектризовать аудиторию. Автор пьесы наверняка видел «(М)ученика» этакой динамо-машиной (сумрачный германский Брехт ему в помощь), а Серебренников — не сумел соответствовать замыслу и сформулировать внятное художественное высказывание. Фильм рассыпается на пригоршню недурно разыгранных, увиденных оператором Владиславом Опельянцем эпизодов. Каждый, впрочем, строится по одной схеме: субъективная камера преследует намеченную жертву, затем фиксируется на кульминации скандала. Это не сознательный прием, а шаблон авторского восприятия важнейшего из искусств: сцены могли бы быть хороши, но их подача и сыгранность хромают на обе ноги. Картины мира в этой фасетчатой оптике не наблюдается. Зато режиссер, как бухгалтер, аккуратно помечает надерганные Веней постулаты Писания соответствующей сноской: книга такая-то, стих, строка... Актеры как умеют барахтаются на мелководье, одна лишь золотая рыбка — Виктория Исакова — с легкостью вписывается в брехтовскую эстетику. Но и ее самоотверженной героине, согласно сюжету, суждено остаться в полном одиночестве у разбитого «Учеником» корыта.