Виталий Мельников: «Когда половина зрительного зала встает и уходит — это запоминается!»

Светлана МАЗУРОВА, Санкт-Петербург

09.05.2015

Режиссер Виталий Мельников, отметивший на днях 87-летие, заканчивает сценарий «Проблемы невесомости» — о кинематографистах, сражавшихся и снимавших в блокадном Ленинграде. «Культура» расспросила Виталия Вячеславовича — автора знаменитых картин «Начальник Чукотки», «Мама вышла замуж», «Здравствуй и прощай», «Старший сын», «Женитьба», «Отпуск в сентябре» — о новой работе, «Ленфильме» и современном кино.

культура: Вы просто не можете сидеть без дела…
Мельников: Да, как-то не получается. Взяться за новую картину не позволяет возраст, но сценарии продолжаю писать. Вспомнил, как в мае 1952 года после ВГИКа приехал на «Леннаучфильм» в Ленинград. Героический город еще жил воспоминаниями о блокаде, привычками военного времени. Я сразу окунулся в новую среду, отличавшуюся от московской, услышал массу удивительных, парадоксальных, странно-смешных, часто трагических историй. Мне кажется, сегодня можно и нужно рассказать об этих людях. К примеру, со мной работал выдающийся кинематографист Борис Дементьев, один из первых операторов, дошедших до Берлина. А еще — Аркадий Климов, Ефим Учитель…

культура: Недавно Вы написали сценарий «Кино для вождя», где в основе сюжета лежат события, связанные с Вашей работой на картине Шнейдерова «В каспийских джунглях». История повествует о 50‑х годах и об «отце народов», любившем кино. Кто будет снимать?
Мельников: Пока не знаю, какова окажется судьба сценария. В основе — события, произошедшие после Великой Отечественной войны. У меня тогда только начиналась жизнь в кино, на площадке у Шнейдерова я увидел много неожиданного.

культура: Последнее время на экране принято показывать Сталина как «исчадие ада, абсолютное воплощение зла». Каков он в Вашем представлении?
Мельников: На мой взгляд, Сталин — фигура трагическая. Будучи очень умным человеком, он все прекрасно понимал. Причем не холодно и расчетливо, а чувственно.

культура: Сейчас одна за другой выходят биографические картины — про Гагарина, Петра Лещенко, Ободзинского, Орлову и Александрова… На «Ленфильме» собираются снимать фильм про Менделеева.
Мельников: Это началось не сегодня. В 40–50‑е годы существовало множество фильмов-портретов: «Пирогов», «Мичурин», «Белинский»… Это были заказные картины с идеологической направленностью. Сегодня впадают в другую крайность, выискивают в жизни великих людей пикантные подробности. Мне не слишком нравится подобный жанр — он не биографический, а какой-то матрешечный.

культура: Постепенно от современных картин Вы перешли к съемкам исторических фильмов: «Царская охота», «Царевич Алексей», «Бедный, бедный Павел». Есть и биографический — «Поклонница», о взаимоотношениях Чехова и начинающей писательницы Лидии Авиловой. Перестали увлекать современные, сиюминутные сюжеты?
Мельников: Нет. Повседневность и рядовой человек мне всегда были интересны.

культура: Вас называли «режиссером, который растворился в актерах». У Вас снимались Леонов, Даль, Смоктуновский, Гундарева, Ефремов, Караченцов, Меркурьев, Табаков, Крючкова, Куравлев, Соловей, Варлей… Забавных, интересных историй, наверное, не счесть. Были любимчики, с которыми много работали, дружили?
Мельников: Мне везло на актеров. Вспоминаю о них с благодарностью. Боря Брондуков был очень трогателен и бесконечно предан делу, болел за каждую картину. В фильме «Здравствуй и прощай» он исполнил две украинские песенки, которые потом стали основной музыкальной темой картины. Великий фантазер. Одаренный, добрый человек.

Очень помог мне в моей дебютной полнометражной картине «Начальник Чукотки» знаменитый Алексей Грибов, народный артист СССР, один из корифеев МХАТа. Смешно рассказывал разные театральные байки. И деликатно давал советы.

Юра Богатырев. У меня хранится его подарок — деревянная расписная уточка, принес на «Отпуск в сентябре». На премьере он всегда обязательно что-нибудь дарил (например, рисунок), считал, что надо сделать человеку приятное, доброе. Вспоминаю, как сказал ему по телефону однажды: «Может, ты у меня снимешься, хотя бы символически в эпизодике, в картине «Чужая жена и муж под кроватью» по Достоевскому?» — «Снимусь!» И вот, без всякого предупреждения на съемочной площадке вдруг появляется Юра — с готовым гримом, в костюме. Оказалось, ехал в таком виде «Красной стрелой»! А ведь роль у него была очень скромная.

Много работали с Олегом Ефремовым, начиная с моей второй картины «Мама вышла замуж». Человек с юмором, он все время удивлялся: «Куда ты меня тащишь? Я же социальный герой. А тут — завязавший алкоголик». Я собирался снять его и в фильме «Луной был полон сад». Ему понравилась история, но он был уже болен, мы переписывались, перезванивались, Олег говорил: «Не спеши меня менять. Я еще поднимусь, еще снимем!» Но не удалось.

Одновременно смешная и грустная история произошла с Алексеем Петренко во время работы над «Начальником Чукотки». В самый последний момент начальство распорядилось вырезать его роль из картины. Алексей изображал бандита, который пытался отобрать деньги у начальника Чукотки, а у того эти деньги уже забрали чекисты. И вот в Смольном решили: это же безобразие, мы сравниваем ЧК с какими-то бандитами! Петренко оказался в идиотской ситуации. Он, еще молодой, впервые снялся в кино и привел на премьеру чуть ли не весь свой театр. Фильм идет, а его на экране нет.


культура: Вы снимали и московских, и петербургских артистов. С кем комфортнее работалось?
Мельников: Никакой разницы между питерцами и москвичами не было. «Красная стрела», шестой вагон — основное место воссоединения питерских и московских кинематографистов. Там буфет, коньячок, бесконечные рассказы о том, что было сегодня во МХАТе или вчера в БДТ, анекдоты, споры. Заодно рождались и деловые предложения. Если едешь из Москвы, обязательно зайдешь в шестой вагон, чтобы увидеть кого-то из товарищей или из нужных людей.

культура: Почему нынешнее российское кино не пользуется популярностью у нашего зрителя?
Мельников: А я не знаю, пользуется или нет. Как это определить? Box office предоставляет данные, сколько людей купили билеты на ту или иную картину. Это, скорее, коммерческие отклики. А как определить, какое впечатление осталось у зрителя после просмотра?

культура: Вы поддерживаете закон о запрете мата с экрана? Вы избегали в своих фильмах нецензурной лексики?
Мельников: Я не чувствовал в ней необходимости. Но в целом законы, диктующие что-либо искусству, мне неприятны. Мне кажется, невозможно таким примитивным образом переделать человека. У зрителя может возникнуть обратная реакция: а я буду! Протест не очень умный, но от души.

культура: Режиссер должен быть с характером?
Мельников: Режиссер мобилизует сотоварищей на общее дело, а не командует и капризничает, фигуряя своим всесилием.

культура: Вы всегда сами подбирали команду — художников, операторов?
Мельников: Долгие годы со мной работала одна и та же группа. А если приходил кто-то новый, то это были сотоварищи, люди, разделявшие мои взгляды, вкусы.

культура: Вы сотрудничали с Валуцким, Клепиковым, Мережко, а потом стали снимать по собственным сценариям. Почему?
Мельников: Просто так удобно — сам написал и снял. Я не согласен с тем, что режиссер и сценарист — это две разные профессии.

К примеру, с Валуцким совместная работа продолжалась постоянно, даже несмотря на то, что мы жили в разных городах. Замыслы возникали, потом разваливались, мы разочаровывались, руины приходилось расчищать и строить что-то новое… Сценарий Юрия Клепикова «Мама вышла замуж» — пожалуй, единственный, который я снял без какого-либо литературного вмешательства с моей стороны.

культура: Этот фильм стал вашим вторым, после «Начальника Чукотки». Как его приняли?
Мельников: Смотря кто. Начальство, например, особенно ленинградское — с прохладцей. Картину было велено попридержать. Смольному показалось, что она унижает рабочий класс. Зрители — люди деликатные, писали письма — совершенно неожиданные. В то время это было нормой — общение между авторами и зрителями. С каждым новым фильмом мы обязательно ехали куда-нибудь, целыми группами — режиссеры, сценаристы, актеры. И для нас это было поучительно. Когда вдруг половина зрительного зала встает и уходит с сеанса — это запоминается!

Существовала целая система кинопропаганды, просветительская, разветвленная, продуманная, она очень помогала: зрителю — понять сложное кино, а нам — чувствовать, ты снимаешь не для того, чтобы приятель потом тебя похвалил, а чтобы твоя картина кого-то тронула, убедила, не оставила равнодушным.