«Что было и чего не было»

30.09.2013

ую (или хорошо забытую) беллетристику XIX — начала ХХ века. И детская литература — не исключение.

Автор, сочинение которого представляем, настолько забыт, что даже сотрудники библиотеки не смогли найти сведений о нем. Сборник Ольги Григорьевой «Что было и чего не было» первый и единственный раз издали в 1914 году. Нам это кажется несправедливым, и один рассказ мы предлагаем вашему вниманию.

Из дневника мальчика

Ну, вот... Я всегда так начинаю, когда хочу что-нибудь рассказать, но мама говорит, что это нехорошо; так я лучше не буду говорить: «ну, вот», — а прямо начну с самого важного...

Таня говорит, что дневники всегда начинаются с описания папы и мамы. Но я сам слышал, как один гость сказал раз нашему Коте:

— Вашего папу все знают.

Зачем же тогда я буду его описывать, если его все знают? А уж если папу знают, то наверное и маму тоже, хотя она и сидит все дома, с нами, а папа на целые дни уходит по делам. Только уж не знаю, почему его могут все знать; может быть оттого, что он такой высокий, и волосы у него рыжие, и голос низкий и громкий, точно труба. Помню, раз дедушка (он священник) сказал ему при нас:

— Вот думал, что из тебя хороший дьякон выйдет, а вместо того ты...

И взглянул на нас, детей, и не докончил.

И так, начну с самого важного, что случилось сегодня. Во время обеда горничная, Поля, переменяя тарелки, шепнула мне:

— А у Белки маленькие родились. Капельные такие... После обеда посмотрите, на чердаке.

Я хотел сейчас же бежать, но папа в это время взглянул на меня: он не любил, чтобы мы вскакивали из-за стола, особенно когда были гости, как сегодня. Но я едва мог усидеть на своем стуле. Тане, которая сидела рядом со мною, я сейчас же шепнул о важном событии, но Петя сидел напротив и я только показал ему глазами на потолок и обозначил на вилке величину родившихся котят. Кажется, ясно? Но бестолковый Петя ничего не понял и стал так внимательно рассматривать потолок, что папа спросил его:

— Какие это ты узоры нашел на потолке?

Петя покраснел и взглянул на меня, а мы с Таней прыснули в тарелки. Тогда я начал беззвучно шевелить губами: ко-тя-та!

Петя закивал головой и ответил тоже губами. Конечно, можно было сказать это не громко, но так было забавнее: у нас была своя тайна от больших, а это гораздо интереснее. И пока папа и гость разговаривали о скучных вещах (отчего это большие всегда говорят о том, о чем им вовсе не хочется говорить?), а мама улыбалась, хотя ей тоже было очень скучно (когда она так улыбается и смотрит, я знаю, что ей скучно и она думает о другом), мы, дети, переговаривались друг с другом, делая знаки и беззвучно шевеля губами. Это было очень весело, и Петя так увлекся, делая пальцами какие-то фигуры, что уронил стакан, а я кивал ему головой, хотя не знал наверное, говорит ли он о пожарных, об охоте на тигра или еще о чем-нибудь другом. После оказалось, что он показывал новую игру с теми пистолетами, которые будто бы я предлагал взять наверху из папиной комнаты, хотя я говорил ему вовсе не про пистолеты, а про котят на чердаке.

После обеда мы собрались в коридоре, в темном углу между шкафом и сундуком с грязным бельем, где мы всегда совещались о наших делах. Идти просто на чердак, хотя бы и для того, чтобы смотреть котят, было неинтересно: это было бы похоже на то, как делают старшие. Надо было непременно придумать что-нибудь совсем особенное. Тогда мне пришло в голову вот что: всем нам снять сапоги и в одних чулках прокрасться по коридору мимо няниной комнаты (эта няня нянчила еще мою маму) до лестницы на чердак. Дверь в ее комнату была приоткрыта и няня спала, сидя на стуле с чулком в руках. Петя сделал нам знак и стал крадучись подбираться к ней. Но только что он протянул руку к чулку, как раздался голос Дуси:

— Что это вы?

(Дуся — это моя двоюродная сестра; ей 15 лет и она воображает, что уже большая). Няня проснулась и заворчала.

— Нападение! — закричал я. — За мной!

И мы все, держа сапоги в руках, бросились опрометью на лестницу. Наверху мы притаились в пыльном углу и прислушались, но погони не было слышно. В этом углу, среди разного хлама, стояла выброшенная лошадь-качалка с проломанным боком.

— Я буду индеец, — закричал Петя, вскакивая на лошадь, — а вы белые.

— Нет, лучше будем разбойники, — сказал я.

— А котята? — вскричала Таня.

Про котят-то мы и забыли!

В корзине, среди сена, копошилось что-то маленькое, розовое, голое. Это и были котята. Двое выползли из корзины, распластались лапками по полу, тыкались розовыми носиками в пол и пищали. А Белка, такая худая и с большими-большими глазами, которые точно чего-то просили, ходила около и мяукала.

— Я думал, это что-нибудь интересное, — сказал Петя, — а с ними и играть нельзя, они только пищат.

Мне тоже стало скоро скучно, и мы с ним, потихоньку от Коти и Тани, убежали с чердака, чтобы съехать с лестницы по перилам.