Креаклу на заметку

Дарья ЕФРЕМОВА

12.09.2014

На прилавках книжных магазинов — как всегда, в разделе бестселлеров, появилась новая книга Виктора Пелевина «Любовь к трем цукербринам» («Эксмо»). В издательстве она анонсировалась как «динамичная элегия нашего дня», которая «бьет по самым болезненным точкам представителя эры потребления». 

Хипстер-кластер, голем, свин из «Аngry Birds», фейстоп, президиум с тремя седыми лесбиянками, виртуальные оргазмы, жидкий металл и ангел Сперо... Романов Пелевина ждут по привычке. Хотя к объяснимому любопытству теперь примешивается робкое сомнение: а не исписался ли главный мистификатор современной литературы? Зерно сомнений посеял он сам. Точнее, его «Бэтман Аполло». Появившаяся в розничной сети в марте прошлого года пространная сага о вампирах-масонах вызвала недоумение. Фантазия — фантазией, но сосущая «баблос» отрезанная женская голова, вкупе с жаждущим страсти обезглавленным телом, валяющимся на дне моря, пожалуй, чересчур. Даже для креаклов.

К чести новой книги, надо сказать, что столь смачных чудищ в ней нет. Есть скромный молодой человек по имени Кеша. Высокий лысеющий блондин числится в малобюджетном интернет-ресурсе «Контра» кем-то вроде сисадмина и подрабатывает журналистикой. Опасности от него решительно никакой, да и от проекта, с которым он сотрудничает, тоже. «Контра» все время на грани закрытия.

«Он был худ, курнос и имел уникальную смешную особенность — на лбу темнела немного похожая на звездочку родинка, из-за которой ему то и дело советовали пойти служить (можно сэкономить на кокарде). Но он не обижался. <...> Какая-нибудь девушка вполне могла бы его полюбить. Однако в личной жизни он оставался очень неустроенным молодым человеком. <...> Чаще всего, у него не имелось подруги и он грешил в одиночестве перед монитором (в чем был не одинок — в сегодняшнем мире это скорее правило, чем исключение)».

Скудным радостям «закатанных в бетон» людей посвящены еще многие страницы, и книга вполне бы потянула на старый добрый неореализм, если бы автор не отправил Кешу по пути избранности и наделения сверхсилами. И вот уже тихий потребитель анимешной японской эротики — не просто «офисный планктон», а мейстер Ке, способный перепрыгивать из одного подъезда судьбы в другой и видящий скрытую истину в групповых сновидениях. 

В чем истина? Хотя бы в том, что миром правит закулиса. За всеми следят в интернете. Где-то водятся трехглавые собаки (они еще и качаются на качелях). Любви нет, есть матримониальный соцпроект. Зато переселение душ — доказанный факт. Кем? Конечно же, физикой, квантовой механикой и бабочкой, которая может «махнуть крылом в одном полушарии, а вызвать ураган в другом». Вывод, впрочем, неутешителен. «Большинство бабочек, да и людей тоже, значит на мировых весах не больше, чем неприличное слово, нацарапанное в тамбуре поезда в таком месте, где его никто никогда не увидит», — грустит писатель. 

Нельзя сказать, что на этот раз все пелевинские философствования настолько непритязательны. Но сам сюжетный ряд — закулиса, квантовые бабочки, зомбирующий интернет — напомнили некоторым критикам о случаях внезапных откровений подвыпивших сантехников и словоохотливых таксистов. Да и голем бы с ними, с критиками. Они, верно, хипстеры. Или креаклы. Последним, кстати, досталось сполна. По сложившейся уже традиции — в «Бэтмене» писатель этот народ тоже отчитывал. 

«Средний российский хипстер — это бесхозный блютусно-вайфайный голем с очень ограниченным умственным ресурсом. <...> Управляют хипстером главным образом информационные запахи и ветры. Голем разворачивается туда, откуда прилетает самый соблазнительный запах. <...> Источник энергии русского хипстера — непримиримый конфликт между «hip» и «гоп», в которых он не может распознать полюса одной и той же вставленной в него батарейки. У русского полюса этой батарейки знак «минус».

Впрочем, и это опять же к чести Пелевина, лупить несчастных тапкой он не призывает. Скорее, предлагает пожалеть: «Это сборщик хлопка, из последних сил делающий вид, что он анфан террибль золотого миллиарда. <...> Но никто не станет ломать ради него свежую корку над магмой. Непуганых строителей коммунизма давно съели, и все оставшееся от них железо уже записано на живущих в магме чертей. Хипстеру будет трудно убедить их поделиться — черти не боятся фотожаб». 

Душеспасительная оплеуха досталась не только креаклу, но еще и «ватнику», «математику–педофилу, прикованному к России-матушке ненавистью такой силы, что соседи содрогаются от издаваемых им за стеной звуков», «затаившемуся за другой стеной некрофилу, который все еще думает, будто его спасает тишина».

Мрачноватая едкость, если не сказать брюзжание, обилие антигероев, щедрая россыпь отталкивающих образов-метафор — все это, похоже, становится фирменным знаком автора, его творческим почерком и модус вивенди в литературе.

«Каждая новая книга Виктора Пелевина — приговор, откровение и прозрение одновременно» — объясняет сложившееся положение вещей издательство, не забывая напомнить, что «Пелевин — писатель, связывающий четыре генерации: программистов-игроманов конца восьмидесятых, бойцов-пассионариев девяностых, менеджеров-карьеристов двухтысячных, креаклов-хипстеров десятых». 

Не берясь судить, хороша или нет «беспощадность к своим героям, которые одновременно являются и читателями», предположу лишь, что этого едва ли достаточно, чтобы «занять место главной иконы в красном углу продвинутого любителя литературы». Представления, будто бы читатель только и ждет смачного пинка, так же наивны, как те, что скучающий, объевшийся попкорном зритель жаждет экранной крови. Помимо прочего, за бесконечным обличительным пафосом теряются вполне себе симпатичные зарисовки, вроде обнаруженной лирическим героем картонной коробки, в которой его покойный дядька хранил винил, сочинения Шмакова и Блаватской и прочие облигации и ваучеры духа. Меркнет и феерия фантастических миров и антимиров, в своей достоверности, невероятности и простоте достойных соперничать с вселенными Урсулы Ле Гуин и Рэя Брэдбери.