Анна ЧУЖКОВА

27.03.2014

27 марта отмечается Международный день театра. «Культура» побеседовала с главным редактором «Литературной газеты» — драматургом, автором пьес «Козленок в молоке», «Халам-Бунду», «Хомо Эректус», «Контрольный выстрел» и многих других.

культура: С чем можно поздравить отечественное сценическое искусство?
Поляков: С тем, что оно еще живо, несмотря на глубокий кризис. Наш театр оказался пленником ложно понятой новизны и вседозволенности, застрял в своего рода «дне сурка» и никак не может выбраться. Под обновлением языка понимается матерщина, под творческой дерзостью — генитальная развязность, а под остротой — мучительная, как зубная боль, неприязнь к собственной стране. Многие режиссеры уверены: театр — это своего рода майдан, место неадекватной самореализации, где можно воплотить любую, самую бредовую грезу. 

культура: Но ведь и Мейерхольда не все принимали, объявили его театр чуть ли не дегенеративным...
Поляков: Даже Михаил Булгаков язвил, что Мейерхольд погиб под трапециями с голыми боярами, рухнувшими во время репетиций «Бориса Годунова»... Кстати, тогдашний театральный авангард и его кураторы считали «Дни Турбиных» не столько злостной белогвардейщиной, сколько устарелой «чеховщиной», по недоразумению пережившей революцию и Гражданскую войну. То ли дело «Оптимистическая трагедия»! И где она теперь, эта «новая драма» тех буйных лет? А Булгакова ставят до сих пор. Чтобы быть  современным, надо оставаться немного старомодным.

Недавно я был во Пскове на круглом столе, посвященном состоянию российского театра. Вел его президент Путин. Перед этим он обошел реконструированный театральный комплекс, стоивший казне почти миллиард рублей, и остался доволен. Потом состоялась премьера «Графа Нулина». Актеры, выряженные пионерами, дурными голосами пели, бормотали и глумливо декламировали вечный пушкинский текст. Потом они, конечно, разделись... Оставшиеся на премьеру московские и губернские начальники сидели с лицами, искаженными двумя сильнейшими чувствами: ужасом от спектакля и радостью, что этот кошмар по причине занятости не увидел Путин. Но больше всего мне запомнилась безысходная тоска в глазах псковских театралов, пришедших на премьеру.

культура: Вы против нового прочтения классики?
Поляков: Нет. Но где здесь новое прочтение? Взрослые дяди и тети, переодетые в пионеров, — это же фишка конца 80-х. Ни один советский капустник не обходился без мужиков, которые, дрыгая голыми волосатыми ногами, изображали под хохот коллег танец маленьких лебедей. Воля ваша, но новаторство многих современных режиссеров — это волосатые ноги маленьких лебедей. Не более. Если углубиться в историю театра, то выяснится: до XIX века актеры играли классику в костюмах своей эпохи. Агамемнон мог выйти к зрителям в камзоле и парике. А теперь, обув Гамлета в кроссовки Nike, изнемогают от чувства собственной гениальности. Смешно! 

культура: При этом режиссеры с неохотой берутся за новые пьесы. Что сегодня происходит с драматургией? 
Поляков: Ничего хорошего. Автор прочел пьесу друзьям, обрел восторг критика, неискреннего, как продавец «гербалайфа», получил премию, желательно заграничную, и на этом все заканчивается. В репертуар такие пьесы если и попадают, то не задерживаются. Зритель не идет. Кстати, сегодня пьесы в обычном смысле, как законченные литературные произведения, почти не пишутся. Такая ситуация вполне устраивает режиссеров: их самовыражение не сковано ничем — ни темой, ни сюжетом, ни характерами, которых попросту нет. В итоге нынешний театр иной раз напоминает мне лабораторию, где занимаются не научным исследованием, а придумыванием пробирок диковинной формы.

культура: Вы известный драматург, лауреат многих премий, только в Москве идет пять или шесть Ваших вещей. Но они с трудом пробивают себе дорогу на сцену. А вот 26-летнюю Ярославу Пулинович ставят сразу. Везде, даже в Европе... Может, просто не то пишете?
Поляков: Ну, про премии-то вы погорячились. У меня нет ни одной собственно театральной премии, кроме «Хрустальной розы». За рубежом меня тоже ставят — в Европе, Америке, Австралии, но об этом не принято писать в нашей театральной прессе. Что касается «новой драмы», то за нее охотно берутся по тем же причинам, по каким раньше с колес выпускали пьесы о комсомольских стройках — только пиши. Когда друг моей литературной молодости Саша Ремез, давно, увы, умерший, сочинил в 19 лет пьесу про Ленина, ее тут же поставили. Про Ленина же! И нынешний российский театр так же жестко идеологизирован. Называется эта идеология «агрессивной толерантностью». Она исключает патриотичность, уважение к традиционным и национальным ценностям, художественную адекватность, социальную и нравственную ответственность. Талант тоже не обязателен, главное — верность своему «классу». Насаждается такая идеология, поверьте, достаточно жестко. Некоторое время назад один худрук взял мою «Одноклассницу» (в Москве ее поставил в Театре Российской армии Борис Морозов), но худруку объяснили, что с пьесой Полякова его на «Золотую маску» никогда не пригласят, а с пьесой Улицкой — примут немедленно. 

культура: Поставил или испугался?
Поляков: Нет, не испугался. Он смелый человек. Просто очень хотел на «Золотую маску». А про Ярославу Пулинович поговорим, когда ее пьесы продержатся в репертуаре хотя бы лет десять, как мой «Хомо Эректус» в Театре Сатиры, собирая каждый раз тысячный зал...   

культура: Есть ли выход из сложившейся ситуации?
Поляков: Веками в театре центральной фигурой был драматург. Понятно, в прошлое мы вернуться не можем, но на какое-то время на сцене снова главным должен стать писатель. Подчеркиваю: драматург, а не новодрамец. Но для этого многих лауреатов надо заново учить писать пьесы. 

культура: Есть у Вас что-нибудь новое?
Поляков: Пьеса «Как боги», опубликованная только что в журнале «Современная драматургия», но уже поставленная в Белгороде, Ереване, Владикавказе, Пензе. Увидят ее скоро и в Москве. Кроме того, осенью в столице пройдет юбилейный фестиваль спектаклей, созданных по моим пьесам и прозе. Пятнадцать постановок российских и зарубежных театров. Это будет танец больших лебедей...