Дарья ЕФРЕМОВА

23.02.2014

21 февраля отмечают День родного языка, столь обильно сдобренного компетенциями, преференциями и прочими перверсиями, что какому-нибудь блогеру и манагеру мы уже радуемся как брату. Сколько можно? Этот вопрос «Культура» задала доктору филологических наук, профессору Института русского языка им. В.В. Виноградова Леониду КРЫСИНУ. 

культура: Трендсеттеры, ретейлеры и мундиали с завидным постоянством пополняют наш лексикон. Как к этому относятся лингвисты? Неологизмы ведь что-то вытесняют?
Крысин: Не в тех масштабах, как кажется. Чаще они сами отмирают. Хотя, бывает, и съедают красивые русские слова. Но так было, есть и будет. Еще во времена Ломоносова галлицизм «горизонт» заменил звучное «окоём», зато сегодня никому не придет в голову назвать бухгалтера счетоводом... Что до личного отношения, во мне живут два человека. Как носитель языка, избыточных заимствований я не одобряю, но как специалист понимаю: процесс неизбежен. Кстати, не сказал бы, что англицизмы сыплются на нашу голову день и ночь. Здесь существуют свои закономерности, спады, подъемы. Поток хлынул в конце 80-х: спикеры, импичменты, брифинги и электораты не то чтобы не имели русских аналогов, а скорее отображали общественные настроения. Новая волна пришлась на середину — конец 90-х, она была связана с изменением рынка труда. Вот и появились пиарщики, хедхантеры, менеджеры всех мастей. После непродолжительного перерыва — новый всплеск, который  наблюдается сейчас. Он обусловлен прорывом в технической сфере  — айфоны, айпады и андроиды вошли в быт. Придумывать для них какие-то иные названия нецелесообразно.

культура: А еще появились стартапы, хостелы, тренды, фрилансеры. Поговаривают, ваш институт чуть ли не каждый год выпускает  справочники, которые признают все эти изыски языковой нормой.
Крысин: Наш последний справочник вышел в 2006-м, так что мы не торопимся. Отслеживанием новых явлений в лексике, что называется, по горячим следам занимается Институт лингвистических исследований в Петербурге. Очень интересная работа.

культура: Подбирать русские аналоги тоже, наверное, увлекательно. Хотя и сложно: дизайнер, он кто — оформитель? А офис — контора?
Крысин: Тут такой принцип. Когда есть однословные русские соответствия, заимствований лучше избегать. Но в ситуации с тем же стартапом подобрать аналог непросто. Вроде бы это — начинание, но как обозвать стартап-команду — коллектив основателей, зачинщиков? Или, скажем, фрилансер. «Свободный художник» в качестве перевода не годится. Это же не только живописцы, но еще и журналисты, фотографы, предприниматели.

культура: Сейчас только бабушки на лавке не говорят «коммуникация», подразумевая под этим встречу, причем не всегда деловую. Глагол «озвучить» просто доконал. Слышала, как его употребляют в значении наябедничать. «Давай озвучим начальству — Маша в рабочее время ногти красит». Что за общественный тренд — нам хочется казаться умнее? 
Крысин: Наверное, здесь есть доля позерства. И привычка сглаживать углы — тоже. Модно говорить «коммуникация» вместо «общение», «вербальный», а не «словесный», «визуальный», а не «зрительный». Подчас смешно звучит. Но чаще громоздко: «улучшить вербальный и кинетический имидж коммуникативного портрета менеджера». Кстати, эти выражения не относятся к избыточным иностранным заимствованиям. Они пришли по другому каналу — из профессионального сленга. Известное лингвистическое явление, когда лексемы заимствуются из периферийных сфер языка. Выражение «вербальный» — старое, пришло из юриспруденции и психиатрии, так же как и пресловутая «коммуникация». Впрочем, не стоит думать, будто они укоренились раз и навсегда. Вспомним блатной жаргон, широко распространившийся в 80-е. Тогда даже школьницы лихо закручивали: «отстегнуть бабло», «крутой крендель», «чувак слился». Сейчас так разве что в сериалах говорят — про ментов и бандитов.  

культура: И в самом деле, многие слова оказываются нежизнеспособными. «Коворкинг» какой-нибудь. Или «пропозел». Еще менее живучи — интернет-мемы. К примеру, модный пару лет назад императив: «В Бобруйск, жывотное» сменился на «давай до свидания», которое в скором времени тоже канет в Лету...
Крысин: Язык способен к самоочищению. Скажем, в XIX веке пользовалось популярностью слово «суспиции» — подозрения, и выражение «делать плезир». В XX веке они отмерли — за ненадобностью. А вот заимствование «поза» прижилось, хотя современники Станиславского предпочитали вариант «телоположение», но «поза» — короче, благозвучнее. Что до интернет-мемов, то они не могут быть долгоиграющими: медведы и креведки редко выходят за пределы офисных стен, где сотрудники проводят много времени в социальных сетях. Одна и та же шутка наскучивает. Требуются свежие остроты. Коворкинг — просто лишнее понятие. Это западная бизнес-модель, когда фрилансеры на паях снимают помещение. У нас это пытаются внедрить, но масштабы пока мизерные. 

культура: Сейчас нередко слышишь — иностранщину надо запретить. Дети не понимают Пушкина и Толстого, а вместо этого цитируют сетевые гэги, тиражируют ошибки. 
Крысин: Подрастающее поколение, конечно же, стоит воспитывать на русской классике, приучать к грамотной, красивой речи. Но тут важно педагогикой и ограничиться. Если станем «вычищать» профессиональный сленг юристов, врачей, компьютерщиков, экономистов, финансистов, то усложним их общение с иностранными коллегами, обмен опытом, международные связи. Потребуются дополнительные усилия по переводу. А вообще, бороться с языком бесполезно. Он не очень-то слушается — ни отдельного человека, ни целые институты. Это саморазвивающаяся система, которая, повторюсь, сама освобождается от ненужного.