Дарья ЕФРЕМОВА

17.01.2014

22 января исполнилось 110 лет со дня рождения Аркадия Гайдара. Создатель искренних детских образов — мечтателей Чука и Гека, идеалиста Тимура, непоседы Жени — будто и сам был другом нашего детства. Взрослое знакомство разочаровало: о юном командире заговорили как о жестоком невротике. Чтобы разобраться в противоречиях, мы отправились в дом-музей писателя в Клину. В небольшом деревянном особнячке прошли его последние годы. 

Обитый зеленым сукном письменный стол, старорежимная железная кровать под покрывалом, накрахмаленные наволочки, печка, напольный радиоприемник. В этой аскетической обстановке Аркадий Петрович написал «Судьбу барабанщика», «Дым в лесу», «Тимура и его команду». Отсюда в июле 41-го ушел на фронт военным корреспондентом. И не вернулся. Как жил? Пишут, много пил, в нередких суицидальных попытках наносил себе ножевые ранения, вскакивал среди ночи. Гайдару-Голикову снились убитые им в юности люди. Комиссованный в 20 лет из армии по причине тяжелого невроза, он не находил себе места. При первой возможности сбежал на войну.

«Клинский период был для него счастливым, — опровергает мои сведения заведующая домом-музеем Наталья Перлина. — Здесь он познакомился со второй женой Дорой Чернышевой. Она сумела не только обеспечить быт, но и помогла забыть о болезненном разводе с Лией Соломянской, первой женой и матерью Тимура. У него появилось место, куда хотелось возвращаться, дом, семья. У Доры было много родственников и дочь Женя, которую Аркадий Петрович воспитывал, как родную. В атмосфере любви и теплоты, он успокаивался. Это видно и по его произведениям. И по дневникам». 

«...Здесь выпал снег. Погода ясная, воздух чистый. Вчера ходил гулять. Вышел на окраину — хорошо и привольно. Нет, — я по натуре все-таки не москвич».

Или вот, запись, датированная февралем 41-го: «Купил Женюрке канарейку в большой клетке. Гостит у нас Алька (племянница жены Гайдара. — «Культура») — смехотворная девка». 

Однажды, заметив, что у Альки прохудились ботинки, Аркадий Петрович нахмурился: непорядок! Пошел в магазин, купил новую пару. Обновка не осталась незамеченной местной детворой. «А у меня сегодня день рождения!» — приврала Алька. Праздник так праздник, ребятня потянулась к деревянному домику на Большевистской улице. «Подождите минутку, — учтиво попросил Гайдар, — сейчас будет настоящее американское угощение». Принес тарелку, а на ней целый дом с земельным участком, лесом и грибами. Кто-то засомневался, мол, землю и картон есть не будем. Присмотрелись, а вся постройка исключительно полезная: картофель, морковь, вареные яйца, гречневая каша, зелень с огорода. 

Кстати, хулигана Мишку Квакина Голиков писал с клинских сорванцов. «Представляете, он с ними советовался, — вступает в беседу научный сотрудник Лариса Титова, — зачитывал отрывки, спрашивал: вы не против, чтобы Квакин обворовывал чужие сады? Такое ведь бывает? Ребята не отпирались. Что греха таить...»

Командовал, конечно, не как Чапаев  

До того как наступил идиллический клинский период, жизнь изрядно потрепала Аркадия Петровича. Родившийся в 1904-м в поселке сахарозавода под Льговом, в семье учителя Петра Исидоровича Голикова и обедневшей дворянки Натальи Аркадьевны Сальковой, он рано повзрослел. В 14-м отца забрали на фронт. Мальчишка даже пытался добраться на передовую. Не вышло, его задержали и вернули домой. Он живо интересовался происходящим в стране. «...Пиши мне на все ответы, как взрослому, а не как малютке», — требовал тринадцатилетний ученик реального училища от отца в 1917-м. Вопросы ставил и впрямь недетские. Что думают солдаты о войне? Не подорвана ли у вас дисциплина? Какое у вас, у солдат, отношение к большевикам и Ленину?»

В 14 лет он вступает в РКП(б), устраивается в местную газету «Молот». В январе 1919 года, добровольцем, скрыв свой возраст, идет в Красную Армию, участвует в боях, где получает ранение. В 1920-м Голиков — уже комиссар штаба. В 21-м — командир отделения Нижегородского полка. Воевал на Кавказском фронте, на Дону, под Сочи, участвовал в подавлении антоновского мятежа, но самой сложной оказалась операция против «императора тайги» Ивана Соловьева. Численность Горно-конного партизанского отряда имени великого князя Михаила Александровича доходила до 500 и более человек, о самом атамане хакасы слагали легенды. Организованная по принципу регулярной воинской части «банда» была хорошо вооружена, обладала всеми необходимыми картами этой непростой местности. Гайдаровский полк — сто сабель. 

«Моя мать рассказывала, что согнал Гайдар со своим отрядом больше ста человек на обрыв у реки и начал расстреливать. Стрелял из нагана в затылок. Тех, кто остался жив, пинками сталкивал с обрыва. Зверь, а не человек», — рассказывала о пребывании в Сибири будущего писателя одна из местных жительниц. «Всякое бывало, — вспоминала другая бабушка в абаканском доме престарелых в 60-е. У нее красный командир был на постое. — Веселый, ласковый, а то, не приведи Господь, туча тучей. Всюду ему чудился Соловьев. Увидеть, поймать Ваньку — другой мечты не было».

Сам Голиков вспоминал: «Я был тогда очень молод, командовал, конечно, не как Чапаев... Иной раз, бывало, закрутишься, посмотришь в окошко и подумаешь: а хорошо бы отстегнуть саблю, сдать маузер и пойти с ребятишками играть в лапту!»

«Версии о том, был ли Гайдар зверем или ангелом, я бы оставила на совести тех, кто их излагает, — комментирует Наталья Перлина. — Документальных свидетельств о расправах с мирным населением нет, существуют записанные с чьих-то слов воспоминания. Официально его комиссовали по болезни, с формулировкой «отпущен в бессрочный отпуск», все звания сохранили, денежное довольствие выплатили. Резолюция командующего Части особого назначения губернии Какоулина звучала так: «Арестовывать ни в коем случае. Заменить и отозвать». Хотя, конечно, говорить, что Гайдар никого не убивал — было бы глупо. Боль, кровь, братоубийственная война не могли не ожесточить столь юного человека».  

Тимуров будет много

Среди дневниковых записей, сделанных в Клину, меж всех этих детских ботиночек, неспешных прогулок и канареек, немало и другого. Путанного, отчаянного, безутешного. Того, чем не предваряют переиздания, что не включают в «юбилейные» статьи. «Пасмурно, слегка тает... Сижу — думаю. Раньше я был уверен, что все пустяки. Но, очевидно, я на самом деле болен... И откуда у меня ощущение большой вины. Иногда оно уходит... иногда незаметно подползает, и тогда горит у меня сердце и не смотрят людям в лицо глаза прямо. «Жулик» вырос, бегает, гремит цепью, будка в сугробах. Алька копошится с куклами, ей четыре года. Недавно заявила: «Если Аркадий Петрович умрет, то и я убьюсь тоже», — очень забавная девчурка». 

Это было в марте 1941 года.  Одновременно с киносценарием к «Тимуру» он писал прошения об отправке на фронт. «Все идет хорошо. Меня опять берут на военный учет». Погиб в октябре. Как и мечтал, в бою. Алька, Же­нюрка и Тимуренок выросли. Воспитали своих детей. И, прямо скажем, не только в духе самой известной гайдаровской книги. 

Зато менталитет мальчика, тайком укладывающего старушке поленницу и помогающего соседской Нюрке найти пропавшую козу, оказался невероятно близок клинчанам. Истории тимуровского движения здесь более полувека. Первая команда из шести человек, собравшаяся все в том же роковом 41-м, понятна. Но что тимуровцы делают в областном центре сейчас... 

— С хулиганами, что ли, сражаются? — спрашиваю.

— Ездят в дома престарелых, помогают инвалидам, с праздниками поздравляют, концерты устраивают, — поясняет Наталья Перлина. — Мой сын, кстати, тоже тимуровец. Поначалу тоже удивлялась: зачем? Старые больные люди, им не до вас. А он — «Что ты, мама! Нас ждут. Они нам рады». Это же здорово — быть кому-то нужным. Не только родителям, потому что ты ребенок, а совершенно постороннему человеку. Какой-нибудь бабульке одинокой. Или деду. Недавно ребята помогли своему однокашнику. У него обнаружили онкологию, требовались деньги на лечение. По всей округе развесили плакаты, ездили в Москву с благотворительными базарами, запустили акцию в сети. В итоге мальчика успешно прооперировали за границей, теперь он снова ходит в школу.

— Почему для этого надо быть тимуровцем? Есть волонтерские организации, к примеру, при приходах. 

— Ребенок в церковь сам не пойдет. Его должны привести родители. А они заняты, их и дома-то вечно нет. А тимуровцы прямо в школе. Все весело, запросто, без драматизации.

Такой же вопрос часто задавали и Гайдару. Зачем нужны тимуровцы, когда есть пионеры. Помощь старикам, сбор макулатуры и металлолома — зона их ответственности. Но был в этом деле еще один важный момент — Тимур действовал бескорыстно, втайне от взрослых, без отчетности, звездочек и социального лифта. В недописанном продолжении «Клятва Тимура» тема отчетности за добрые дела появляется. Мальчик заводит толстую тетрадь, куда начинает записывать чужие подвиги и недоработки. Ты стал бюрократом! — возмущается команда. Дальше Тимуру надлежало раскаяться. Почему? Таков был мир писателя: мятущийся, героический и бескорыстный. Неврастения, жестокость, алкоголизм — версии или нет — по большому счету не так уж важно. Мог ли плохой человек написать «Голубую чашку»? Или «Чука и Гека»? Добрые книги, вышедшие из-под фальшивого пера, вряд ли дожили бы до наших дней, а их герои точно не стали бы друзьями детства нескольких поколений.

Современные тимуровцы — кто они? Читайте в ближайших номерах «Культуры».