Дарья ЕФРЕМОВА

14.02.2019

В издательстве «Молодая гвардия» вышла книга известного москвоведа, писателя и телеведущего Алексея Митрофанова «Повседневная жизнь советской коммуналки». Патефон, дворовые игры, соседское братство или же бесконечные склоки, заваленный хламом коридор и общая ванная, где какая-то «деревенщина» вечно солит огурцы. «Культура» поговорила с автором монографии.

культура: Первый и главный вопрос — откуда взялись коммунальные квартиры?
Митрофанов: Причина появления коммуналок очевидна. Как и то, почему они по большей части возникали в Москве. После революции многие люди оказались выброшенными из привычного уклада. В деревнях и провинции — бескормица, эпидемии, безработица. В столицу ехали отовсюду — в поисках если не счастья, то возможности заработать. Естественно, людям следовало где-то жить. Притом помещение должно быть капитальным, теплым — наш климат далек от средиземноморского. Это с одной стороны. С другой, новые власти усиленно боролись с пережитками прошлого. Роскошные многокомнатные квартиры с черными лестницами и помещениями для прислуги, безусловно, относились к их числу. В статье «Удержат ли большевики государственную власть?» Ленин писал: «Пролетарскому государству надо принудительно вселить крайне нуждающуюся семью в квартиру богатого человека».

культура: Это происходило как в «Собачьем сердце»?
Митрофанов: Примерно так. Ленин описывал и этот процесс. Отряд рабочей милиции, состоящий из матросов, солдат, рабочих и трудящейся бедноты является в барскую квартиру, осматривает ее и сообщает хозяевам: потеснитесь, граждане, в двух комнатах на эту зиму, а две комнаты приготовьте для поселения двух семей из подвала. На время, пока мы не настроим для всех хороших квартир. Кто-то грамотный, студент например, составляет акт. И все, не отвертишься.

культура: В коммуналках жили не только пролетарии, но и множество «бывших». В Вашей книге в основном собраны их воспоминания. Князь Голицын, например, описывал, как он и его дети ютились в особняке Самариных на Спиридоновке. Комнаты назывались «раем», «адом» и «чистилищем».
Митрофанов: В «раю» жили женщины — Голицыны и Бобринские, а в «аду», проходной комнате со скверным запахом, — молодые люди — Юша Самарин и Миша Олсуфьев. Аристократам было особенно сложно приспособиться. Когда твоя семья занимала особняк, и вдруг отвели каморку для прислуги. А, представьте, еще общий туалет, в который к тому же очередь. Ванной часто и вовсе было невозможно воспользоваться: крестьяне, перебравшиеся в город, не знали, зачем она нужна, и засаливали в ней капусту или огурцы. Иногда там спали, тоже было в порядке вещей.

культура: Коммунальные склоки возникали из-за бытовых неудобств?
Митрофанов: Их можно понять. Пять или восемь хозяек на одной кухне, каждая готовит на своем примусе, а с потолка свисают чужие кальсоны. Стирка становилась огромной проблемой. Марина Цветаева, например, всегда сушила штаны Мура над кастрюлей — своей или соседской, чем страшно раздражала других жильцов. Друзья, приходившие к ней в гости, пытались увещевать — так нельзя. Впрочем, раздражающие бытовые привычки — вершина айсберга. Самым серьезным испытанием оказалась необходимость совместного проживания людей из разных социальных слоев. Художница-график Ирина Соя-Серко вспоминала: «Довольно продолжительное время наша семья жила в подвале, в большой комнате... Рядом жил истопник со своей женой, прачкой. Время от времени он напивался и затихал, зато бурно вела себя его жена... Несмотря на скудость нашего житья, мы считали, что живем неплохо. У нас были знакомые, друзья, мы ходили в гости, сами устраивали «приемы». Мы придумывали всякие скетчи, шаржи, эпиграммы, шутливые выступления...»

культура: Грех жаловаться, потому что в те годы можно было и вовсе остаться без крыши над головой.
Митрофанов: Именно. Тогда это не считалось чем-то особенным. Анатолий Мариенгоф вспоминал: «Случилось, что весной девятнадцатого года я и Есенин остались без комнаты. Ночевали по приятелям, по приятельницам, в неописуемом номере гостиницы «Европа», в вагоне Молабуха, в люксе у Георгия Устинова — словом, где, на чем и как попало. Как-то разбрелись на ночь. Есенин поехал к Кусикову на Арбат, а я примостился на диванчике в кабинете правления знаменитого когда-то и единственного в своем роде кафе поэтов... Солнце разбудило меня... Весна стояла чудесная. Я протер глаза и протянул руку к стулу за часами. Часов не оказалось. Стал шарить под диваном, под стулом, в изголовье... Захотел встать — исчезли ботинки... Вздумал натянуть брюки — увы, натягивать было нечего». Друга выручил Есенин — услышав грустную повесть, хохотал до слез, а потом принес из гостиницы свою франтоватую пиджачную пару, которая на рослом Мариенгофе смотрелась комично. Впрочем, молодость и талант позволяли видеть во всем этом забавные приключения.

культура: Есенин долгое время скитался по коммуналкам и коммунам. Кстати, в чем разница между этими «предприятиями»?
Митрофанов: Коммуны организовывались от какого-либо профессионального цеха или сообщества: существовали рабочие коммуны, писательские, артистические. Своего рода сквот. Проблемы социального расслоения там не возникало. А Сергей Александрович, будучи человеком коммуникабельным, такую жизнь любил. В отличие, например, от Маяковского.

культура: Удивительно, но факт: Есенин, как и многие его современники, скитался по чужим углам не без прислуги.
Митрофанов: Да, он не представлял своего быта без домработницы, хотя бы и приходящей. С этим связан забавный эпизод, описанный библиографом поэта Иваном Старцевым: «Однажды он проработал около трех часов кряду над правкой корректуры «Пугачева» и, уходя в «Стойло», забыл корректуру на полу перед печкой, сидя около которой он работал. Возвратившись домой, он стал искать корректуру. Был поднят на ноги весь дом. Корректуры не было. Сыпались отборные ругательства по адресу приятелей, бесцеремонно, по обыкновению, приходивших к Есенину и рывшихся в его папке. И что же — в конце концов выяснилось, что прислуге нечем было разжигать печку, она подняла валявшуюся на полу бумагу».

Революция, надо сказать, очень подстегнула рынок. В город перебирались крестьянки, записывались на биржу труда как потенциальные домработницы. Этим труженицам следовало где-то спать. Днем они находились как бы одновременно всюду и нигде. То на кухне готовит, то ванную чистит, то в магазин за картошкой пошла. Но во время сна ей все таки была необходима какая-то локация. В комнатах и без того было тесно, да и класть туда прислугу казалось неправильным — чужой все-таки человек. Бывшие помещения для домработниц функционировали в режиме полноценных жилых комнат. Оставался коридор.

культура: Как выглядела типичная коммуналка?
Митрофанов: По-разному. Особо неудобными оказывались самые роскошные апартаменты. Комнаты в них располагались анфиладами и соответственно все были проходными. «Спишь себе на какой-нибудь барской кровати, а мимо тебя чужая бабушка идет опорожнять свою ночную вазу», — вспоминал Александр Каплун о знаменитом Нащокинском доме в Воротниковском переулке. Конечно, все, что можно, закрывали перегородками. Благодаря этой «технологии» было прекрасно слышно все, что происходит у соседей. Да и чужая кошка, спрыгнувшая сверху прямо на стол, уставленный едой, не считалась чем-то сверхъестественным. Ну кошка и кошка. С кем, как говорится, не бывает.

культура: А что-то хорошее все-таки было? Как в «Покровских воротах» — общие радости и огорчения, колоритные диалоги, дворовые посиделки за шахматами.
Митрофанов: Советский кинематограф, конечно, романтизировал всю эту историю. Но, разумеется, было и хорошее. В детстве я жил в коммуналке и помню, что соседи дружили, помогали друг другу: одна хозяйка присмотрит за супом, другая забежит в магазин. Праздники весело справляли, танцы во дворе устраивали. Когда в 60-е коммуналки стали расселять, многие разъезжались со слезами. Первое время жить друг без друга не могли, без конца в гости ездили, созванивались, а потом перестали. Помните, образ из советского кино: белоснежные новостройки среди пустырей, к ним подъезжают грузовики с вещами счастливых новоселов; из кузова торчит торшер, растение в кадке... Вроде радость, но и одновременно ощущение какой-то утраты. Коммуналки нельзя оценить однозначно, черное это или белое. Пестрое, как все в нашей жизни.

Фото на анонсе: Михаил Безносов/ТАСС