Вячеслав РЫБАКОВ, писатель, востоковед

02.02.2019

3 февраля исполняется 120 лет со дня рождения одного из величайших китайских писателей — ​Лао Шэ, создавшего первую антиутопию Востока. Уроки его книг остаются актуальными и по сей день — ​и для Китая, и для России.

Китай у нас, что называется, в тренде. Но интересуемся мы в основном либо его экономикой, либо всевозможной экзотикой: дао, цигун… Меж тем, при всем историческом и цивилизационном несходстве, в некоторых насущных областях культуры мы близнецы-братья. Так бывает.

И Китай, и Россия совершили несколько попыток вписаться в устоявшийся мировой расклад на правах младших, догоняющих партнеров. Мы — ​в начале ХХ века, особенно после Февральской революции, а затем урок был повторен в 90-х. Китай — ​после падения империи, в 20–30-х годах прошлого столетия: реформаторы упоенно копировали абсолютно не работавшие в китайских условиях западные институты, региональные лидеры растащили страну на практически независимые анклавы, наркомания стала национальным бедствием, экономика ссохлась до размера кормушки компрадоров, коррупция зашкаливала, армия утратила боеспособность при всей своей фантастической численности…

Первый роман «Философия почтенного Чжана» Лао Шэ опубликовал в 1926 году и скоро встал в ряд виднейших писателей-реалистов страны. Одно же из наиболее знаменитых его произведений в русском переводе называется прижившимся в русском языке квазияпонским словом «Рикша»: пронзительное, исполненное сочувствия и боли, предельно реалистичное повествование о пекинском бедняке — ​сильном, трудолюбивом, честном, но под ударами судьбы опускающимся на самое дно. Эту книгу вполне можно было бы назвать, перефразируя данную Белинским характеристику «Евгению Онегину», энциклопедией китайской жизни той эпохи. Страшной, унизительной, беспросветной — ​практически для всех сословий.

Но, пожалуй, наиболее знаковый роман Лао Шэ принадлежит не столько реализму, сколько — ​формально — ​фантастике. Это первая написанная за пределами ареала европейской цивилизации антиутопия. Называется она «Записки о Кошачьем городе», опубликована в 1933 году.

В последние десятилетия принято полагать, что фантастика развлекает, уводит от реальности, заставляя забыть о ней. Однако это верно лишь отчасти — ​в том смысле, что в любом из литературных жанров есть развлекательные подвиды. Фантастика с ее способностью абстрагироваться от конкретики, подниматься над обыденностью, позволяет создавать тексты громадной обобщающей силы — ​и поэтому они могут обладать для иных культур не меньшей ценностью, чем для той, внутри которой (и для которой) они создавались.

Поразительно, но «Записки о Кошачьем городе» можно назвать уже и энциклопедией российской жизни. По крайней мере касаемо периода, все чаще называемого теперь «лихими девяностыми». Той энциклопедией, которую наша собственная литература, несмотря на изобилие выходящих книг, так и не дала. А возможно, и не даст.

Сходные социально-политические ситуации вызывают в порядочных и переживающих за свою страну людях примерно одинаковые чувства и образы. Конечно, разница культур накладывает на них свои отпечатки. Традиционная дидактичность и полное отсутствие того, что мы понимаем как психологизм, мешает нам переживать за героев Лао Шэ так, как мы переживаем за героев Толстого, Чехова, Астафьева, Распутина или Стругацких. Но это не мешает узнаванию и пониманию.

В тусклое, гнилое время тотального всекитайского развала Лао Шэ пишет свою знаменитую книгу, где в гротескной, фантасмагорической форме описывает окружавшую его отвратительную реальность.

Вот, навскидку, о свободе.

«…Разбой свидетельствует о свободе личности, а свобода всегда была высшим идеалом людей-кошек. …Люди-кошки называют свободой насилие над другими, отказ от совместной деятельности, произвол».

Или о морали: «От императора до простого люда — ​все считают дурные поступки естественными, а хорошие лицемерными».

В романе Лао Шэ кошачье государство гибнет под натиском внешнего нашествия. Ко времени написания «Записок» японцы уже отхватили от Китая Маньчжурию — ​намек был более чем прозрачен. Но Лао Шэ вовсе не идеализирует врага. От него никто не дождался фраз в стиле известного китайского диссидента последующей эпохи Лю Сяобо: «Для того чтобы осуществить настоящую модернизацию, Китаю нужно было бы триста лет побыть колонией».

Лао Шэ понимает, в чем преимущество врага, почему тот побеждает. Вернее — ​отчего вообще в схватках одни народы побеждают, а другие терпят поражение. «Они имели, по крайней мере, одно преимущество: уважение к собственной стране. Это уважение выражалось в чудовищном эгоизме, и всё же лилипуты выигрывали в сравнении с жителями Кошачьего государства, каждый из которых думал лишь о собственной выгоде».

Таков был тогда Китай. А впереди ждали долгие годы кровавой резни и ковровые бомбардировки, десятки миллионов погибших и замученных японскими агрессорами, гражданская война, победа коммунистов и провозглашение КНР (которое всей душой принял Лао Шэ), первые шаги «красного императора» Мао с их уродствами и жертвами, большой скачок, коммуны, разрушительная культурная революция… И все равно, несмотря на это, уже вскоре — ​великие свершения, которые прямо на наших глазах превращают Китай в сверхдержаву. Работая над романом, Лао Шэ знать о блестящем будущем Поднебесной не мог и оставался пессимистом. Книга заканчивается так: «Я наблюдал, как некоторые люди-кошки пытались бороться, но небольшими группами — ​по четыре-пять человек. Они до самого конца не научились действовать сообща. Не прошло и трех дней, как они переругались и передрались между собой. …Когда на холм поднялись лилипуты, там осталось всего два дерущихся человека-кошки — ​наверное, последние жители Кошачьего государства. …Люди-кошки сами завершили свое уничтожение».

На самом же деле созданный «потомками людей-кошек» луноход, в традициях китайского фольклора с достоинством названный «Нефритовым зайцем», уже успел впервые в истории человечества поколесить по обратной стороне Луны. Но если бы не тревога Лао Шэ и таких, как он, если бы не их надежды и борьба, то сказочный заяц так и остался бы лишь полузабытым персонажем ветхих легенд прозябающей мировой окраины.