Алексей КОЛОБРОДОВ, литературный критик

31.12.2018

Джером Дэвид Сэлинджер — ​столетний юбиляр и наш современник. В самом обычном хронологическом смысле. Родился 1 января 1919-го, умер 27 января 2010-го в возрасте 91 года. Вполне мог прожить и дольше: среди нью-гемпширских лесов и гранита, в затворничестве — ​здоровый быт, писательство исключительно в стол, для себя; духовные практики, преимущественно восточного свойства. Но классик так построил свою жизнь, что поклонники не чувствовали себя с ним не только в одном времени, но даже на одной планете.

Биографию его можно разделить на два почти равных периода. Манхэттенский еврей-интеллектуал (что может быть более «американским»? Разве что происхождение от белых протестантов — ​первых переселенцев в Новый Свет) и довоенные публикации. В них он предстает далеко не тем автором, которого мы знаем — ​на переиздания он позже наложил жесткий запрет, хотя в «Нью-Йоркере», главном литературном журнале США, регулярно печатался с «проклятого сорок первого», как сказано в названии одного из рассказов. Сержант-контрразведчик, несмотря на ограничения по здоровью, добровольно ушедший на фронт. Участвовал в высадке десанта в Нормандии, знаменитой операции в Арденнах, освобождал немецкие концлагеря. Надо сказать, своеобразный «невроз войны» сопровождал весь известный нам корпус его новеллистики (и прежде всего, главный цикл о семье Глассов) — ​не очень характерная для американского, даже ветеранского сознания, черта.

Военная тема у Сэлинджера уступала только основной его болезненной рефлексии о неизбежной возрастной трансформации. Кому он наследует в этой идее о глубоких юношах и девушках, вынужденных контактировать с инфантильными и пошлыми взрослыми, а потом в них и превращаться? Конечно, нашему Достоевскому с его брошенными в трудный и враждебный мир «русскими мальчиками».

С рассказа «Хорошо ловится рыбка-бананка», опубликованного в 1948-м, начинается шумная писательская известность, в 1951 году выходит первый и единственный роман «Над пропастью во ржи», ставший мировым бестселлером. В 50-х Сэлинджер поселяется в Корнише, Нью-Гэмпшир; последняя публикация — ​1965 год, писатель обрывает все литературные связи и уходит в затвор. Православных людей может смутить данный оборот, однако Сэлинджер чрезвычайно интересовался восточным христианством, практикой исихазма, лейтмотивом его повести «Фрэнни и Зуи» стало известное русское религиозное сочинение XIX века «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу».

Добровольная изоляция Сэлинджера от мира — ​плюс-минус полвека. Из-за высокой ограды особняка изредка доносятся очередные его запреты (на публикацию писем), скандальные откровения второй жены и дочери о тяжелом характере и травмирующих бытовых странностях писателя, обрывочные сведения об эзотерических увлечениях. Упомянутое православие, а также дзен-буддизм, индуизм и йога полноценно присутствовали в его прозе.

Снова акцентируем: именно американская традиция постулирует «две жизни Джерома Сэлинджера», поскольку столь знакомая нам русская идея о жизни писателя как возможной магистральной составляющей и естественном продолжении его творческих потенций, Америке чужда и непривычна. Это в молодости можно ездить на войны, охотиться на львов или даже в тюрьме посидеть, а достигнув славы и богатства, будь добр тусоваться с равными тебе знаменитостями, получать награды и премии, а если проповедовать — ​то исключительно политкорректность и трансгуманизм.

Любопытно, что проходивший в Штатах по ведомству «сумасшедших профессоров» и считавшийся, при всех его литературных заслугах, фигурой скорее комической, Сэлинджер, живи он в России, слыл бы гениальным чудаком, чьи бытовые фобии, этические претензии и духовные поиски вызывали бы уважение и глубочайшее понимание. Ситуация эта, конечно, умозрительная, но сам по себе сюжет «русский Сэлинджер» — ​вовсе не абстрактный.

Сэлинджер был переведен и прочитан у нас в конце 50-х — ​и переводы Риты Райт-Ковалевой остаются по сей день если не лучшими, то самыми популярными — ​конечно, благодаря незаурядному литературному таланту самой переводчицы. Примерно тогда же к советскому читателю пришли два других великих американца — ​Эрнест Хемингуэй, гуру наших шестидесятников, и Уильям Фолкнер, оказавший заметное воздействие на «деревенскую прозу». Однако и сегодня Сэлинджер из этой большой тройки продолжает оставаться, пожалуй, наиболее актуальным для русского читателя. Можно назвать как минимум трех национальных художников, на которых Сэлинджер серьезно повлиял и которые сами по себе давно уже маяки, школы, направления.

В light-варианте Сергей Довлатов — ​с его бытовым абсурдом, пронизывающей иронией, превращением собственной жизни в материал для прозы и кино (интересно, что Сергей Донатович в последние годы вышел в чемпионы экранизаций). Парадоксально, но еще более законный наследник Джерома Дэвида — ​Василий Шукшин в удивительной своей короткой прозе: типы сельских оригиналов (Андрей Аствацатуров, специалист по Сэлинджеру, говорит «его завораживало все идиотически-единичное, абсурдно-конкретное» — ​и разве это не четкая характеристика творческого метода Шукшина?). Еще — ​повсеместный военный бэкграунд, чувство детской беззащитности перед злой механикой мира. И, может быть, самое неожиданное в этом списке (хотя почему? Кто еще в свои 75 лет остался бескомпромиссным и непобежденным возрастом, точно Холден Колфилд?) — ​Эдуард Лимонов, не столько даже в литературе, сколько в личной политико-педагогической практике.

И, похоже, именно в России у Сэлинджера еще многое впереди, поскольку вновь появились поколения рассерженных детей, упорно не желающих взрослеть, растворяясь в мире потребительско-глянцевой пошлости…