Дарья ЕФРЕМОВА

31.08.2017

В литературной моде шестидесятые и восьмидесятые — времена, когда «деревья были большими», заграничные куклы — надменными, квас и молоко продавали в бочках, а одной из самых распространенных профессий считался инженер. Впрочем, некоторые авторы копают еще «глубже»: изучают эпоху расцвета некрасовского «Современника». Казалось бы, там-то что искать?

Сана Валиулина. «Не боюсь Синей Бороды». — М.: АСТ, «Редакция Елены Шубиной», 2017 

Роман о поколении, выросшем в эпоху застоя, позиционируется как социальный, хотя на самом деле является ностальгическим. Мама говорит: «Мы не бедные, мы интеллигентные. У нас другие ценности, мы не хлебом единым». «Ой, замечталась, нежно-голубая, а кто огурцы солить будет?» — смеется капитанша Эрика. Плотная, почти квадратная фигура («изгибы — это все для городских, что на каблуках колышутся и хвостом виляют, русалок из себя строят»), узковатый эстонский прищур, а на голове платок, чтобы не продуло — из бани идет. У нее добротный дом, с верандой, погребом и курами — прямо на берегу Балтики. Здесь снимают комнаты российские дачники. Не москвичи — те на «богатой улице» живут, где «сосны и яблони величественные», «ноготки и ромашки на клумбах», «камины с камбалой» и «дети беловолосые в розовых брюках клеш на траве в кукол играют, а куклы эти не простые, а тоже американские и надменные». А все потому, что у столичных жителей всегда с собой консервы дефицитные, икра черная, а с провинциалов взять нечего. Воспоминания о каникулах в акварельном поселке Руха ведутся от лица девочки-подростка. Первого приезда она не помнит, была маленькая: только «что-то соленое и пустота вокруг». Действительность материализуется неспешно: контуры песчаного берега с соснами и валунами, запах радужной форели, лица и голоса. Колоритные зарисовки скоро сменятся картинами другого рода. На авансцену выйдут фашиствующие молодчики, начнутся беспорядки, драки, улицу огласят злобные выкрики, на смену размеренному укладу советской Прибалтики придет дикий капитализм. Развязка, казалось бы, очевидна. Но автор рушит все законы жанра, возвращая к началу романа: и снова цветут яблони и ноготки, а мама беседует с капитаншей о духовном выборе и соленых огурцах. 

Анатолий Кулагин. «Шпаликов». — М.: Молодая гвардия, «ЖЗЛ», 2017 

Биография сценариста, актера и режиссера Геннадия Шпаликова приурочена к 80-летию со дня его рождения. Профессор кафедры литературы Коломенского педагогического института (сейчас — Московский государственный областной социально-гуманитарный институт) реконструирует судьбу одного из самых ярких художников шестидесятых по воспоминаниям друзей и близких. Детство в военных гарнизонах, учеба во ВГИКе, яркие знакомства: Владимир Высоцкий, Василий Шукшин, Марлен Хуциев, Георгий Данелия, Юрий Визбор, Алла Демидова, Марианна Вертинская. Идеи, свершения, споры, шутки. Последним «грешил» и кинодраматург. Однажды, увидев Марианну в обтягивающем серебристом платье, заявил: «Смотрю на тебя, Машка, и не пойму: ты не то Аэлита, не то водосточная труба». Все знали об этой манере, никто не обижался. Конечно, рассказывается и о том, как цензоры не давали ходу сценариям Шпаликова. «Заставу Ильича», снятую Хуциевым, Хрущев счел идеологически вредной: «Три парня и девушка шляются по городу и ничего не делают». По той же причине не хотели утверждать сценарий «Я шагаю по Москве». Текст знаменитой песни, исполненной юным Никитой Михалковым, Шпаликов писал наспех, уже на съемочной площадке. Чиновники нашли в ней абсурдную нотку, зато зрители были в восторге. «Если б с каждого, кто напевает себе под нос «А я иду, шагаю по Москве», я бы собрал хоть по рублю, стал бы миллионером», — шутливо ворчал автор. Первая и единственная режиссерская работа «Долгая счастливая жизнь», получившая Гран-при в Бергамо и приз на Венецианском фестивале, на родине долгое время оставалась незамеченной: люди просто уходили из зала, не видя ни сюжета, ни финала. Только к концу 80-х уже привыкшая к интеллектуальному и психологическому кино публика, знавшая Андрея Тарковского, Анджея Вайду и Христо Христова, расхватала билеты на снятую по сценарию Шпаликова ленту «Ты и я». Самого автора к тому времени уже не было в живых. 

Михаил Макеев. «Николай Некрасов». — М.: Молодая гвардия, «ЖЗЛ», 2017

Историк литературы, профессор филологического факультета МГУ посвятил поэту, издателю легендарного «Современника» довольно полемичное жизнеописание. Как уже отметили критики, «читатель приобрел не просто еще одну биографию, а важный объясняющий нарратив». Одна из главных тем касается Некрасова-предпринимателя и Некрасова-бонвивана. Оказывается, некоторых давно мучил вопрос: как это «певец народного горя», писавший о крестьянских детях и солдатской матери, не чуждался красивой жизни? По-крупному играл в карты, знал толк в изысканной и дорогой еде, с удовольствием посещал великосветские приемы, содержал французскую актрису Селин Лефрен. Впрочем, объясняет Макеев, этот образ жизни был обычным для людей его круга. Скорее, удивляли прогрессивные взгляды и выдающиеся деловые качества. Дед и отец классика состояния проигрывали, а Николай Алексеевич получал от преферанса существенный доход, часть которого тратил на нужды «Современника» и его авторов. Например, списывал огромные долги Добролюбова и Чернышевского. Еще один важный сюжет — дружба Некрасова с Белинским, на взгляд автора, довольно плодотворная. Во многом благодаря «неистовому Виссариону» поэт нашел свою уникальную интонацию сгущенной социальности, решился ввести в литературу различные сословные голоса. Вообще, по мнению Макеева, Некрасов — один из самых малоизученных русских писателей. Одних отталкивает репутация «революционного демократа», других — мнимая простота. Ведь прочесть «Кому на Руси жить хорошо» может каждый, даже малообразованный человек, а литературоведы в последнее время такого не любят, хотят, чтобы было посложнее.