Ничего книжного, только бизнес

Мария БОРЕЦКАЯ

01.02.2017

Современная русская литература переживает далеко не лучшие времена. Рынок монополизируется, ярких произведений все меньше, премии из года в год оказываются в одних и тех же руках, а в лидерах продаж сплошь знакомые лица: Акунин, Прилепин, Пелевин, Улицкая, для разнообразия какой-нибудь женский роман или сборник рассказов, может, очень даже симпатичный, тонкий и психологичный, но по определению — заменяемый. Не Славникова — так Рубина, не Рубина — так Степнова, не Степнова — так Яхина. Сюжетная составляющая — отдельная проблема. «Культура» решила разобраться в ситуации.

Обложка превыше всего

«Низкосортной литературы действительно много, — считает поэт Юрий Кублановский. — Приходишь на ярмарку, глаза разбегаются, такого количества изданий не было даже в Серебряном веке, но всякий раз у меня остается какое-то странное послевкусие. Ладно бы просто детективы и бульварные романы — это покупают. Но есть еще неприятная литература на грани желтизны, популизма, с претензией на мировоззренческое звучание. Как сказал когда-то Солженицын, вместо красного колеса по России покатилось желтое, и неизвестно, что хуже. Оттенок желтизны заметен даже у, казалось бы, респектабельных авторов. Что на них ставят, их раскручивают — понятно. Как и то, что большинство премий — итог спекуляций и закулисных интриг».

«Рынок перенасыщен, поэтому приходится искать ходы, чтобы хоть как-то привлечь внимание, — поясняет писатель, главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков. — Однако провокационность контента не всегда намеренная, зачастую это результат халтуры. В последнее время издательства торгуют обложками, что внутри — всем все равно. Даже редакторов это не волнует, что уж говорить про владельцев бизнеса. Открываю переводную историческую энциклопедию, издана шикарно, но Куликовская битва уместилась в три строки, зато бой за стог сена в Шотландии расписан на три страницы. Кто-то возмутится — ну как можно? Так ведь не специально. Люди просто не заглядывали в текст: его перевели, хорошо еще, если отдали на вычитку корректорам и пустили в печать. Никто не говорит о цензуре, но существует и другой способ: снабжать книги компетентными предисловиями, комментариями экспертов. Вообще нам давно пора бы понять, чего же мы ждем от книжного дела, рассматриваем его исключительно как бизнес или как часть национальной культуры. Де-факто, и это повелось с 90-х, литература — способ получения прибыли. Очень показательно, что единственный контролирующий орган, Роспечать, относится к Министерству связи, то есть к структуре, которая выделяет волны, выдает лицензии, иными словами, занимается извлечением средств из нематериальных сфер экономики».

Искусство раскачивать лодку

В АСТ выходит роман-антиутопия лауреата «Русского Букера» Елены Чижовой «Китаист». Сюжет таков. Наши дни. Бывшая территория СССР разделена на две половины — по замыслу автора, мы не победили в Великой Отечественной, а были отброшены за Урал. На европейской части — фашистское государство со столицей в Москве: никаких газовых камер — чистота, порядок, на месте одной из высоток величественное здание с круглым куполом, напоминающее римский пантеон. Volkshalle, храм нового культа, пришедшего на смену традиционному христианству. Главный герой, Алексей, живет за Уралом, там на свободной от оккупации территории сохранилось нечто вроде Союза. Книга о дружбе — вражде двух русских молодых людей — Алексея и Ганса, выросших по разные стороны хребта. В издательстве утверждают, никакой идеологии в романе нет, такой уж жанр — антиутопия, — что должно быть страшно. А то, что подобное допущение в стране, потерявшей 27 миллионов и освободившей Европу, дикость и цинизм, никого не интересует. Сюжет на грани фола непременно привлечет внимание. Как известно, хороший скандал — лучший пиар. 

Еще один вызывающий нескончаемые дебаты литературный проект — издающаяся огромными тиражами (по 90 тысяч экземпляров) «История Российского государства» Бориса Акунина, рассчитанная на десять лет. Первые тома, посвященные феодальной раздробленности и ордынскому периоду, содержали в себе такое количество домыслов, беллетристических допущений и ссылок на сомнительные источники вроде «летопись сообщает» (о том, что летописей несколько, и они противоречат друг другу, автор забывает), что последующие выпуски — очерки о временах Ивана Грозного, Бориса Годунова и первых Романовых — снабдили обширным списком рецензентов, ручающихся за достоверность сказанного. Учитывая, что труд Акунина представляет собой новый, так называемый «незашоренный» взгляд на историю (Ключевский, Соловьев, равно как и советские учебники, о победах рассказывали, а тут все больше о пыточных застенках, о зависимости от Орды и т.п.), можно было бы подумать, что «рынок» намеренно дразнит гусей модной в «креативных» кругах русофобией, но нет. 

Работа на два фронта

Сопоставимыми тиражами в том же АСТ печатается и идеологический антагонист Акунина — Захар Прилепин. Оба в лидерах продаж, причем у Прилепина, если верить раскладке, читаются только остросоциальные вещи и уже не очень новые — «Обитель», «Санькя», а вот недавний сборник «Непохожие поэты» о Корнилове, Мариенгофе, Луговском, вышедший в «Молодой гвардии» в серии «ЖЗЛ», так и остался незамеченным... Диверсия? Скорее игра. «Герой» и «антигерой» невольно вступают в полемику, создают ощущение борьбы между патриотическим и либеральным читателем, что коммерческой стороне дела только способствует, интерес подогревается, продажи растут. 

«Идеологическая игра — часть бизнеса, — продолжает Юрий Кублановский. — И некоторые авторы, и у нас, и на Западе, неизбежно становятся фигурами гламурного истеблишмента. Не скажу, что эти люди не талантливы, они, безусловно, с очевидными способностями, но этого мало, важно еще и оказаться в нужном месте в нужный час. Обширные прозаические повествования сейчас воспринимаются все с большим трудом, технотронное клиповое сознание выдавливает из культуры все тонкое, рафинированное, аристократичное, духовное, патриотичное — и оставляет лишь фабулу, чтобы пересказать в двух словах. Не стоит думать, что такое возможно только у нас, это общемировые энтропийные процессы, которые тянутся с прошлого столетия. Мы недооцениваем исторического влияния так называемой сексуальной революции 1968 года — это была левая революция, после нее мир вступил в другое измерение. Постепенно коммерциализации подверглись все виды культуры: литература, кинематограф, живопись, музыка. Сегодня трудно найти немца, снимающего с полки двухтомник Томаса Манна — «Волшебную гору» или «Иосифа и его братьев». Либо француза, прочитавшего Марселя Пруста. О нем много пишут, но не читают. У них новые классики, например Бегбедер, не сходящий с телевизионных экранов. Или Мураками, претендовавший даже на Нобелевскую премию. Бенгальские огни, которые не греют душу, лишь слепят глаза. А гений, по совету Пушкина, нужно воспитывать в тиши». 

«Требования к авторам в последнее время слишком смягчились. Зачастую они лежат ниже уровня профессионализма, — утверждает Юрий Поляков. — И даже вещи, получающие премии «Букер», «Нацбест», «Большую книгу», как мне кажется, часто далеко не блестяще написаны. Второй раз лауреатом «Большой книги» Леонид Юзефович стал за создание не столько художественного текста, сколько исторической монографии. Другой удивляющий меня роман года — «Зулейха открывает глаза» Гузели Яхиной — напоминает скорее киносценарий. 

Наш мейнстрим, на мой взгляд, — недолитература. Кроме того, у нас существует еще один феномен: хорошие, но герметические писатели. Например, Михаил Тарковский — его знают литературоведы, читающая публика, однако я не уверен, что он может быть кассовым. Или противоположный случай — слишком кассовый Сергей Алексеев, который пишет сюжетную литературу («Сокровища валькирии», «Когда боги спят»). Однако критики на него не обратят внимания: писатель русской темы. Во всем мире национальная специфика была бы в плюс, у нас — в минус. Существует эстетская позиция: если в прозе есть патриотический пафос, в художественности ему автоматически отказывают». 

Разговор продавца с поэтом 

На самом деле претензий к рынку у литераторов немало, и одна из самых распространенных — его конъюнктурность. Ведь после фактического слияния гигантов АСТ и «Эксмо» автору, пишущему на русском, просто некуда деваться: более половины всей книжной продукции страны выпускает именно этот колосс. А если вы пишете авторскую прозу, да и вообще претендуете на художественность, дорога и вовсе одна — в «Редакцию Елены Шубиной» («РЕШ»). «Высококлассный стандарт», «законодатель мод», «бренд — синоним хорошего вкуса» — оды звучат практически на всех церемониях вручения больших премий, а как же еще — все премиальные авторы «взращиваются» здесь. Конечно, существуют и другие издательства, но, кажется, их удел — переиздания, переводы, дамские романы, прикладная литература и справочники. Конкуренцию пока еще составляют «Молодая гвардия», «Время», отчасти «Рипол-Классик» и нишевый «Ад Маргинем», но «локомотив русской литературы» им, похоже, уже не догнать. 

«Проследите историю почти каждой книги, отмеченной премией. На волне идут интервью, рецензии, продажи, а потом о ней забывают, — замечает Юрий Поляков. — Ведь в нашем деле, как нигде, важно сарафанное радио. Кто-то поддался на рекламные уловки, прочитал, а потом ни за что не посоветует знакомым. И издательствам приходится запускать машину по новой: модный автор, интрига, яркие отрывки, растиражированные по СМИ, организованные рецензии. На развитие литературы государством выделяются огромные суммы, но куда они уходят — непонятно. Поддержка «либеральных» авторов на порядок выше, нежели писателей традиционного направления — и это не дело вкуса. Нельзя за счет бюджетных средств помогать только одной ветви словесности». 

«Снобистское отношение к читателю, укоренившееся в издательской среде, конечно же, негативный фактор: печатаются романы-однодневки, «раскрученные» авторы вынуждены прибегать к самоповторам. Нельзя отрицать проблем премиального характера, конъюнктуры, вкусовщины, клановости, определенных настроений критиков. Когда мой друг Захар Прилепин высказал свою позицию по Донбассу, в ряде СМИ перестали его замечать, — говорит писатель, депутат Государственной думы Сергей Шаргунов. — Есть и другие аспекты — в жизнь нагло вторгается визуальный мир, многие затюканы обстоятельствами своего бытия, и не у всех есть время и силы читать. Но мне понравились недавние размышления критика Льва Пирогова, справедливо заметившего, что большую литературу делают читатели — не кривые продаж, не премии, не раскладки, — живые люди, которым интересен герой, которых зацепил сюжет.  Достойное произведение проложит себе дорогу в любые времена. Читатели ждут книг, где содержится подлинное, достоверное, и, поверьте, мы способны разобраться. Я знаю, что Михаил Елизаров скоро закончит новый роман — какая мне разница, дадут ему «Большую книгу» или обделят всеми премиями сразу?»

По мнению Шаргунова, в разговоре о тенденциях книжного рынка нельзя упускать из внимания и еще один важный тренд: в наш обиход и сознание возвращается советская художественная реальность, как когда-то — диссидентская и белоэмигрантская. 

«Оказалось, люди просто забыли то, что было лихо, наспех, крест-накрест перечеркнуто в годы перестройки. И теперь я с большим интересом читаю книгу Алексея Варламова о Шукшине, Басинского — о Горьком, отмеченного премией Леонида Юзефовича — о герое Белого движения генерале Пепеляеве и пока никем не замеченную, но эффектную и увлекательную биографию Александра Фадеева, написанную владивостокцем Василием Авченко. Не уверен, возможно ли сегодня регулировать книжный рынок на уровне институций, нелепо было бы требовать, чтобы чиновники начали врываться в художественное пространство и говорить, «это можно, а это нельзя». Скорее, должна быть личная ответственность у писателя. В литературном процессе главное — ручка и бумага, когда пишешь, надо сверяться с достоверностью, а не думать о критиках, премиях и издателях. Рынок — это очень поверхностный пласт».

По образному выражению Кублановского, надеть на литературу «идеологический намордник» было бы сегодня совершенно немыслимым. Однако с тем, что хоть какой-то государственный контроль все же оказался бы нелишним, соглашаются многие. В первую очередь это помогло бы избежать монополизации рынка. Кроме того, книжное дело — часть культуры народа, а стало быть, оно должно работать на устойчивость социума, его развитие, возвышение национального сознания и образ будущего, к которому хочется стремиться.