Евгения КОРОБКОВА

01.12.2016

В Норильске завершился фестиваль «Литературный Аргиш», посвященный произведениям коренных народов Севера. Сюда традиционно съезжаются эвены, нганасаны, долганы, чукчи, якуты. Самым аншлаговым мероприятием нынешнего форума стало выступление лауреата премии «Ясная Поляна» Александра Григоренко, автора книги «Потерял слепой дуду».

культура: Вы не присутствовали на церемонии награждения в Москве, приз получала редактор журнала «Октябрь» Ирина Барметова. Она сообщила, что буквально заставила Вас написать отмеченную премией повесть «Потерял слепой дуду». Неужели правда?
Григоренко: Да, можно сказать и так. Я ведь пишу очень мало, за всю жизнь выпустил только три книги. Но когда в прошлом году позвонили из журнала «Октябрь» и сказали: «Саша, давно ты у нас не публиковался», я сел и создал новую вещь. Включилось ремесленничество, журналист ведь, если говорят «надо», берется и делает. 

культура: Вы разделили премию с писательницей Наринэ Абгарян. Читали ее книгу «С неба упали три яблока»?
Григоренко: Это очень хорошая женская литература. Утверждаю это без каких-то негативных коннотаций. Девяносто процентов текстов пишутся для женщин, потому что передача знаний идет именно через них. В ключевом возрасте от двух до пяти лет человек живет преимущественно среди женщин и ими же формируется. К примеру, Арина Родионовна дала Пушкину больше, чем все европейские писатели. Правда, когда читал книгу Наринэ, не сразу понял, о каком времени идет речь. Потом дошло — описано время «как таковое», Абгарян повествует о Макондо, только армянском. Возникают прямые ассоциации с Маркесом. 

культура: А сами как относитесь к автору «Ста лет одиночества»? 
Григоренко: Он один из моих любимых писателей. Как сказал мой коллега, идеальное начало романа — это когда в первом предложении умещается весь последующий текст. Помните, с чего начинается «Сто лет одиночества»? «Много лет спустя, перед самым расстрелом, полковник Аурелиано Буэндиа припомнит тот далекий день, когда отец повел его поглядеть на лед». Мы получаем информацию обо всем: и что героя расстреливают, и что он воевал и потерпел поражение. А лед — это загадка, сразу захватывающая внимание читателя.  

культура: В Вашем произведении «Потерял слепой дуду» все начинается с ветра, наблюдающего за странным толстым человеком, избитым на дороге.
Григоренко: Самое сложное — обнаружить точку отсчета, и ветер, от лица которого начинается и заканчивается повествование, помог мне ее найти.  

культура: Главный герой книги — полуглухой-полунемой инвалид Шурик. Это реальный персонаж?
Григоренко: Шурик — мой ровесник, мы жили вместе в деревне под Нижним Новгородом. Когда Шурик вырос, на него навалились несчастья. Бабушка, очень его любившая, умерла, а родственники бросили и фактически обобрали.  

культура: Но разве Шурик не заслужил такую жизнь? Он пьет, опускается, пахнет настолько гадко, что люди боятся впустить его в квартиру. 
Григоренко: Вот так рассуждали и родственники, прикрывавшие собственное малодушие грехами инвалида. «Вы бы Шурику хотя бы комнатку купили, чтобы он жил там», — говорила Анна, сердобольная тетка, желавшая помочь. «Зачем комнатку? Чтобы он там пил?» — не понимали родные. Да хоть бы и пил. Это все равно, что человека, который заблудился и месяц шатался по тайге, попрекать тем, что он небрит и воняет. Выведите его к людям, отмойте, а потом рассуждайте о моральном облике. Для меня идеальное воззвание к милосердию — монолог Мармеладова. Он конченый алкаш, но верит, что спасение возможно даже для таких, как он. 

культура: Писатель Владислав Отрошенко сделал вывод, что в смерти Шурика никто не повинен, «такова структура момента». Согласны?
Григоренко: С одной стороны, да, ведь в наше время Мармеладова вряд ли пожалеют, скажут, сам виноват. Однако я убежден, что людей нельзя оценивать по способностям, внешнему виду и по той пользе, которую они могут принести. Нельзя просто взять и изъять человека из мира, все вокруг начнет рушиться. Об этом — «Меланхолия» фон Триера. Почему его мир погибает? Что ужасного в нем происходит? Там ведь не насилуют, не едят младенцев, кругом приличнейшие люди. Проблема в том, что отношения этих приличнейших людей строятся только по принципу надобности. Одному нужно, чтобы слоган написали, другой предлагает пожениться, раз уж был хороший секс. Все человеческое закончилось. Так и в случае Шурика. Я не идеализирую прежнюю деревенскую жизнь. Были у нас и алкоголики, персонажи очень хлопотные, особенно для близких. Их ругали, но никто никогда не заявлял, «раз ты пьешь, то подыхай».  

культура: Шурику перед смертью накапала большая пенсия, и в книге не сказано, что он с ней сделал — пропил или пустил на что-то благое.
Григоренко: Я сам долго думал, как быть с этим моментом и нужно ли намекнуть, что, допустим, у Шуриковой дочки появилась какая-нибудь дорогая вещь. Но потом решил, не стоит этого делать. А даже если бы и пропил, что тогда?

культура: Может быть, у Вашей книги и «женской прозы» Абгарян больше общего, чем кажется? Роман Наринэ — это оптимистичный взгляд на деревню, Ваш — пессимистичный. Обе книги начинаются со сцены смерти, но если героиня Наринэ становится символом надежды на возрождение, то Ваш герой умирает окончательно, забрав с собой самое светлое, самое ценное...
Григоренко: Почему-то многие полагают, будто я написал книгу о смерти деревни, но это совершенно не так. О том, что происходит, пусть рассуждают публицисты, экономисты, социологи. Литература исследует только душу человека, и меня мучила лишь эта конкретная история. Возможно, всему виной моя личная проблема. В советское время с нами няньчились, вкладывали четкие понятия о добре и зле, о том, что правильно, а что нет. А теперь — исчезли представления о том, что такое «хорошо» и что такое «плохо». У каждого они могут быть свои, и мне трудно с этим смириться.

Я всего лишь хотел сказать, что мир, который строился на снисходительности, безвозвратно ушел. Раньше был страх обидеть человека, а сейчас — тебя обидят, а ты не ответишь. Посмотрите, как изменилась наша молодежь. Она не стала хуже, нынешние студенты пьют гораздо меньше, чем мы, они больше занимаются спортом, но если у нас было желание «выпрыгнуть из штанов», что-то кому-то доказать, то у них такого желания нет. Впрочем, я сейчас начну брюзжать. Спросите меня о чем-нибудь другом.

культура: Несколько лет назад Вы были претендентом на «Большую книгу». За кого болеете в этот раз?
Григоренко: Мне нравится «Авиатор» Евгения Водолазкина, но фаворитом списка остается «Зимняя дорога» Леонида Юзефовича. В исторической прозе последнего меня поражает его способность превращать документ в эпос, в рыцарский роман. Цветаева в эссе «Пушкин и Пугачев» говорила: загадка «Капитанской дочки» в том, что и герой, и антагонист — благородны. Это «препирательство в благородстве» есть и в поединке героев Юзефовича: Строда и Пепеляева. Оно обусловливает их трагическую судьбу. И поскольку в романе ничего не выдумано, это значит, что Гражданская война не такое одномерное прошлое, как часто представляется.