26.01.2017
Книга «Мировой порядок», изданная в 2014-м, а спустя год переведенная у нас издательством АСТ, — своеобразное политическое завещание умудренного дипломата, квинтэссенция тех идей, которые он вынес из своей долгой карьеры. Несмотря на почтенный возраст, писал ее Киссинджер явно лично, по памяти, об этом говорит как фантастически широкая эрудиция автора, так и изрядное число небольших, но бросающихся в глаза ляпов. Так, о ходе Крымской войны (1853–1855) сообщается: «Русские войска держались в осаде в Севастополе 11 месяцев, прежде чем затопить свои корабли...» На самом деле корабли были затоплены в самом начале обороны, чтобы блокировать фарватер Севастопольской бухты, исключив проникновение вражеской эскадры.
Ценна эта книга, конечно, не мелкими ошибками и даже не своим богатырским размахом (фактически это общая история мировой политики за пять веков), а фундаментальными идеями. Главная из них — последовательная защита Киссинджером «вестфальской системы». Эта система образовалась после Тридцатилетней войны 1618–1648 годов, когда католическая империя Габсбургов с союзниками и блок протестантских держав Германии, поддержанный Данией, Швецией и Францией кардинала Ришелье, истощили себя в длительном противостоянии. Габсбурги пытались воссоздать мировое католическое государство, а их оппоненты стремились этого не допустить.
Киссинджер считает, что завершивший войну Вестфальский договор (1648) создал новый миропорядок, основанный на равноправии множества стран, право которых на суверенитет (включая религиозную политику) считалось безусловным. Он рассказывает такой анекдот: в помещении, где велись переговоры, пробивалось множество дверей, и все дипломаты — послы императоров, королей, маленьких княжеств и республик — шли к своим местам одинаковым шагом, дабы никто не сел раньше остальных.
Сущность «вестфальской системы» автор видит в том, что москитный рой равноправных государств всегда строго следит за тем, чтобы никто не выдвинулся слишком далеко вперед. Тогдашняя европейская политика на попытку гегемонии отвечала формированием коалиции, которая ставила чересчур амбициозную державу назад в строй. Киссинджер явно любуется кабинетной дипломатией монархического XVIII столетия, когда хитроумные министры просвещенных государей старались отладить равновесие с элегантностью законов ньютоновской механики. Он вообще приверженец закрытой дипломатии: чем меньше о ней знает публика и чем слабее газеты, тем лучше. Для Киссинджера важны вовсе не чаяния широких масс, а интересы маленьких государств-монстриков, резвящихся в европейской песочнице, не давая никому надолго стать «царем горы».
По этой причине Россия вызывает у автора «Мирового порядка» беспокойство и дискомфорт. Это страна-переросток, левиафанище. Россия слишком огромна, чтобы играть по правилам песочницы, но все же играет по ним, вызывая панический страх у других участников. Почему она такая — у американского дипломата есть экстравагантная теория. По его мнению, дело в том, что Россия после монгольского нашествия, живя на границе кочевой степи, выработала в себе страх перед завоеванием, постоянное беспокойство за свои границы, а избавляется от этого комплекса, непрерывно расширяясь, завоевывая и поглощая соседей. Киссинджер цитирует прекрасную формулу Афанасия Ордина-Нащокина, главы дипломатии царя Алексея Михайловича: «Подобает мысленные очеса устремлять беспорочным и избранным людям к расширению государства со всех сторон».
Россия, полагает Киссинджер, на любой вызов отвечает силой и стремится не к равновесию, а к волевой победе, к наглядной демонстрации безусловного превосходства. Получается, что равновесный мировой порядок нашу страну включать не может. Он устанавливается между другими участниками игры при условии, если они совместно сдерживают напор России.
У американцев же, развивает мысль автор, всегда была сильна радикально мессианская доктрина внешней политики, своего рода демократический империализм. В Вашингтоне думают, будто их система настолько хороша, что только злокозненная воля деспотов и тиранов мешает прочим народам стать такими же, как США. А этот подход в свою очередь делегитимизирует в глазах янки все политические режимы, на Америку непохожие. Ведь очевидно: если какой-то режим не подражает Соединенным Штатам, значит, он антинародный.
Разумеется, так считали не все и не всегда. Киссинджер приводит мудрые слова шестого президента США Джона Куинси Адамса: «Америка не устремлена за свои рубежи в поисках чудовищ, чтобы уничтожать их. Она желает свободы для всех, но защищает лишь собственную свободу». Больший контраст с истребителем выдуманных «чудовищ» Обамой трудно себе представить. Главное направление внешней политики Штатов — это, конечно, размахивать картонным мечом света и бороться со всеми подлинными и мнимыми «врагами свободы».
Именно этот американский «идеализм», на взгляд Киссинджера, и помог западному миру в годы «холодной войны». Благодаря ему Вашингтон создал НАТО, где военный блок был заряжен идейным фанатизмом, и сдержал «советскую агрессию», совмещавшую коммунистическую идеологию и «традиционную» для России установку на расширение.
Про современные отношения США с РФ Киссинджер ничего не пишет. Остается вспомнить его рассуждение из старой, 2001 года, книги «Нужна ли Америке внешняя политика?», переизданной АСТ в 2016-м: угроза, исходящая от России миру, исчезнет, если эта страна смирится с существующими границами и перестанет командовать соседями. Ну так подобный подход ничем не отличается от того, которого придерживался Обама!
Во внешнеполитической концепции Киссинджера, безусловно, много надуманного. Тенденция к плюрализму и поддержанию равновесия обозначилась в Европе задолго до Вестфальского мира. А сам тот договор обозначил не начало эпохи равенства, а начало французской гегемонии.
Никакой защиты большинству малых образований «вестфальская система» тоже не дала: почти все подписанты исчезли с карты за следующие два столетия, поскольку были небольшими германскими княжествами. Фактически до распада Советского Союза Европу составляли лишь те государства, которые являлись странами в географическом, этническом и геополитическом смысле, то есть имели источники существования более глубокие, нежели формальный суверенитет и плюралистическая система отношений.
Единицей политического порядка в Старом Свете, а во многом и на всей планете стали нелюбимые Киссинджером государства-нации с ясной этнической и исторической идентичностью. И здесь совершенно неуместно противопоставление нас Европе и Америке. Россия — держава, вполне определенная исторически и этнографически. Ее исток — Европа. От Атлантики до Тихого океана русский народ расширялся так же естественно, как США — между теми же океанами, только в противоположном направлении. Американская экспансия у Киссинджера почему-то осуждения не вызывает.
Несерьезно говорить и об «иррациональном страхе завоеваний» у русских, после того как мы поймали на своей территории Карла XII, Наполеона и Гитлера. Ну а когда захватчик обнаружен так глубоко внутри родной земли, ограничиваться полумерами в ответ, право же, нелогично. Так что никаких причин для «сдерживания» России нет; и еще меньше оснований у Вашингтона рассчитывать, что противоестественные, геополитически произвольные границы, разрезавшие Русский мир по-живому, — это навсегда.
Потому вряд ли Киссинджер сумеет дать Трампу по-настоящему ценный совет. Он понимает нас лучше многих, но явно недостаточно. Конечно, можно порекомендовать завязать с «демократическим мессианизмом» Штатов, проявить больше «вестфальского» реализма. Однако и это Трамп вполне может услышать только наполовину: откажется от навязывания другим странам либеральной демократии и рыночной экономики, но решит привычными американскими методами нести правые ценности, христианство и традиционализм. Правда, в этом случае крайней станет уже не Россия, а ЕС. США, «большой дубинкой» учащие Европу антиглобализму, — это номер, который я бы не отказался посмотреть.