Черная метка для номенклатуры

Петр АКОПОВ, публицист

12.03.2015

Арест сахалинского губернатора Александра Хорошавина привлек к себе внимание широких масс только после сообщения о ручке стоимостью 36 миллионов рублей и о миллиарде наличными, найденном при обыске, — подробности впечатляют. Однако сам факт ареста главы региона привычно трактуется многими в духе либеральной пропаганды: мол, это не имеет никакого отношения к борьбе с коррупцией, просто война кремлевских кланов… Кому-то из светочей либеральной мысли даже принадлежит догадка: Хорошавина специально арестовали, чтобы отвлечь внимание общественности от убийства Немцова. Автору этого соображения не приходит в голову, что ручки с миллиардом хватит лишь на день-другой, после чего публика снова окунется в детективные подробности убийства Немцова. И так как Путин, по представлениям либералов, только и мечтает извести всех «приличных и свободных людей», понятно, что смерть Немцова трактуется как знак: все, началась новая, страшная эпоха. Либералы, по обыкновению, попадают пальцем в небо: новая эпоха действительно началась, но показатель этого — вовсе не провокационное убийство Немцова (которое выгодно только врагам Путина — и внутри, и вовне страны), а как раз арест действующего губернатора. Рубежное событие не просто в борьбе с коррупцией, но и в отношениях Путина с правящей элитой.

Для понимания важности происшедшего нужно напомнить, что арест деятеля такого ранга без предварительного снятия с должности или хотя бы публичного объявления о возбуждении уголовного дела — событие уникальное. Высокопоставленных лиц арестовывали в России только во время двух государственных переворотов: в 1993‑м — вице-президента Руцкого и главу парламента Хасбулатова, а в 1991‑м вообще было взято под стражу почти все руководство СССР — от вице-президента и премьера до ключевых министров. Но это времена смуты: разваливалось государство, менялся строй. На региональных начальников — а именно на них держится страна — ни в нулевые, ни в 90‑е не надевали наручники на рабочем месте. Единственное исключение — ненецкий губернатор Баринов в 2006 году — не отменяет правила: против него еще до ареста было возбуждено уголовное дело, о котором все знали.

При Горбачеве, Андропове и тем более Брежневе не случалось арестов действующих глав регионов или союзных чиновников высокого уровня. Единственный прецедент создал Хрущев — еще до прихода к высшей власти: в июне 1953-го в Кремле взяли под стражу Лаврентия Берию.

Путин вынужден прибегать к крайним мерам. Начиная с 2011 года, когда он объявил о своем выдвижении в президенты, одной из важнейших его задач стало наведение порядка в управлении страной — уже на новом уровне, связанном не с собиранием государства и восстановлением управляемости, чем он занимался в нулевые, а с национализацией элиты. Запрет иметь счета на Западе, внедрение новых форм контроля общества над чиновничеством (хотя бы региональным, через тот же Народный фронт) — все это явно свидетельствовало: Кремль серьезно взялся за обновление номенклатуры.

О том, что слова «неприкасаемых у нас нет» были сказаны не для сотрясания воздуха, свидетельствовало и снятие с должности министра обороны Анатолия Сердюкова. Стало уже общим местом возмущаться тем, что бывший министр так и не был отдан под суд, — но, как говорится, следствию виднее.

Еще более важным эпизодом, доказывающим, что неприкасаемых нет, стала спецоперация по задержанию летом 2013 года мэра Махачкалы Саида Амирова — неофициального правителя Дагестана. Практически одновременно 9,5 года получил за взяточничество бывший тульский губернатор Дудка.

Арест Хорошавина обозначает новую стадию наведения порядка в стране. Кремль отправляет четкий сигнал номенклатуре: не понимаете по-хорошему — будет по-плохому. Мы дали вам достаточно времени, чтобы отказаться от «вредных привычек», много раз предупреждали, что никакие бывшие заслуги не будут оправданием — и, если казнокрадство будет продолжаться, репрессии не заставят себя ждать.

Путин не разрывает никакого «негласного договора» с номенклатурой — просто потому, что его не было. Он прекрасно понимает масштаб коррупции, и он первый, кто заинтересован в ее искоренении — хотя бы потому, что ему нужна эффективная власть и чиновничество, пользующееся доверием людей, а не паразитирующее на его рейтинге. Массовых репрессий в отношении номенклатуры он не устраивал только потому, что надеялся постепенно очистить ее, обновить кровь, изменить правила игры, — и нельзя сказать, что ничего не добился такими «терапевтическими» средствами. Другой причиной, по которой Путин не желал рубить сплеча, было опасение, что силовые структуры могут войти во вкус — что таит опасность, сравнимую с ситуацией 30‑х годов. Поэтому последние годы он настойчиво предупреждал об ужесточении правил и вносил соответствующие изменения в антикоррупционное законодательство, но до многих в номенклатуре медленно доходит.

В условиях конфликта с Западом (и возросших ставок внешних сил на дестабилизацию ситуации в России) прежняя скорость обновления элиты явно недостаточна, к тому же казнокрадство становится уже прямой угрозой национальной безопасности. Депутаты пока не приравняли хищение государственных средств к государственной измене, однако чиновникам нужно понимать, что так теперь к этому относится уже не только народ, но и Кремль.


Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции