Дарья ЕФРЕМОВА

21.03.2014

«Киев — Родина нежная»

Планшеты с увеличенными черно-белыми фотографиями, монументальная резная мебель, грозный бронзовый лев — пресс-папье, китайские пепельницы-башмачки, тряпичная магнолия из петлицы концертного фрака. Пластинки, ноты, записки. Вот одно из последних стихотворений, выведенное на бланке лауреата Сталинской премии: «Киев — Родина нежная, звучавшая мне во сне...». Пожелтевшая газета 1919 года с его статьей-отповедью одесским музыковедам. «Одесская пресса, голландская сажа, сибирская язва, казанское мыло... Одесса страшна для всякого гастролера... Ее боятся, откладывают напоследок, чуть ли не после Парижа и Лондона. Ее критики — почти монахи, суровые и строгие послы... Освистывая актера, на котором воспитывались поколения, они уходят гордо — нас не надуешь. И ставят крест».

А вот малоизвестное письмо самому себе, конца 40-х. Пройдя долгий путь эмиграции, Вертинский снова оказался в России. «Милый Шурочка, ты теперь Александр Николаевич, но это не важно. Давай выпьем. За Киев, за Киево-Печерскую лавру, куда ходил ты гимназистом воровать медяки с мощей угодников в пещерах. Ртом, между прочим. За Владимирский собор, куда водили тебя, семилетнего, за ручку и где пел хор Калишевского. И мальчики в белых стихарях носили свечи... Помнишь, как ты влюблялся в них и мечтал быть прислужником,.. чтобы все на тебя смотрели, а ты нес высокие белые свечи. И это было начало твоего актерства... Выпьем за Львовскую улицу, за Безаковскую, по которой ты ходил в гимназию...»

— Любопытно, что в прислужники его взяли, — рассказывает куратор выставки «Александр Вертинский. Легенда века» Евгения Варенцова, — но не нашлось белого стихаря... Настоятель сказал, ничего, пусть идет в своей одежде. Но Шурочка развернулся и ушел. Он-то хотел красоваться именно в белом.

Нынешняя московская выставка по адресу Трубниковский переулок, 17, — самая масштабная из всех, что когда-либо были посвящены знаменитому шансонье. Музея не существовало вовсе. Талант, равный Брюсову и Георгию Иванову, шел со своим высказыванием на эстраду и в ресторан. Постоянно менял адреса. Города, страны, континенты... Довольно обширный, несмотря на разъезды, архив хранился в семье. В этом году Марианна и Анастасия Вертинские передали его литературному музею.

Брат Пьероша 

Фотопортрет в гриме Черного Пьеро. Маска-домино, белый бант. Снимок сделан в день первого сольного концерта — 25 октября 1917 года. «Только потом узнал, с какой важной исторической датой совпал мой бенефис», — напишет позднее Вертинский. 

Пьеро, сначала Белым, а потом и Черным, он стал в Москве, куда вместе с сестрой Надей перебрался в 1913-м. До признания, концертов, нот для домашнего музицирования на витринах всех книжных лавок оставалось еще два года. А пока, как и многие представители богемы тех лет, Вертинский увлекался кокаином...

— Его судьба могла сложиться довольно трагично, — продолжает Евгения Варенцова. — От передозировки умерла Надежда Николаевна. Сохранился старый номер журнала «Театр и искусство» за 1914 год, в котором помещена крохотная заметка: «Известная москвичам артистка Н.Н. Вертинская отравилась в Петрограде кокаином. Причина — неудачно сложившаяся личная жизнь». 

«Им увлекались многие, — вспоминал Александр Николаевич. — Актеры носили в жилетном кармане пузырьки и «заряжались» перед каждым выходом на сцену. Актрисы носили его в пудреницах и нюхали также... Конечно, ни к чему хорошему это привести не могло... Помню, однажды я вышел на Тверскую и увидел совершенно ясно, как Пушкин сошел с своего пьедестала и, тяжело шагая, направился к остановке трамвая...»

Спас случай. Прогуливаясь по Арбату, он увидел толпу возле особняка Марии Саввичны Морозовой. С вокзала привезли раненых. Под именем «брата Пьеро» он определился вольнонаемным на санитарный поезд № 68.

Выполнял самые сложные перевязки, вынимал осколки, пули, однажды простоял у операционного стола почти двое суток. Есть документальные данные: за два года медбрат Вертинский выполнил 35 тысяч перевязок. Единственный поездной врач Зайдис говорил: «Твои руки, Пьероша, священные. Ты должен их беречь».

Эстрадный дебют состоялся в 1915 году. Вертинский пришел в театр миниатюр Арцыбушевой с собственным номером — «Ариетки Пьеро». Высокий, с густыми белилами и обведенными тушью глазами, он казался странным. После первых аккордов рояля взмахивал руками: «Я люблю Вас, моя сероглазочка, золотая ошибка моя!» Начались гастроли и бенефисы, от восторженной толпы приходилось спасаться через черный ход. Посыпались приглашения в кино. 

Дорогой длинною 

Вертинский эмигрировал в ноябре 20-го, а уже в 23-м обратился в советское консульство в Варшаве с просьбой о возвращении. В Берлине дошел до самого Луначарского, возглавлявшего там советскую миссию, но снова получил отказ. С житейской точки зрения, его тоска по родине казалась нелепой: Польша, Германия, Австрия, Венгрия, Франция и США рукоплескали «русскому Пьеро». Песенки между горячим и десертом — только фигура речи. В числе поклонников Вертинского были короли и миллионеры: Густав Шведский, Альфонс Испанский, принц Уэльский, Вандербильты и Ротшильды. На его концерты приходили Рахманинов, Шаляпин, Марлен Дитрих. 

Программка с парохода «Лафайет», на котором он плыл из Марселя в Америку. Все присутствовавшие на лайнере артисты устраивали во время плавания концерты, средства перечислялись в фонд вдов погибших моряков. «Танго Магнолия». Потом танцы. 

Любительские карточки с какого-то фешенебельного курорта: Александр Николаевич и его друг и аккомпаниатор Георгий Ротт на пляже. Говорят, когда Вертинский потерял во время очередного вояжа ноты, Ротт восстановил их по слуху. 

Самые неприятные впечатления были связаны с Румынией. Отказавшийся выступать на дне рождения любовницы одного из «правителей» Бессарабии, Вертинский угодил за решетку. «Думал, больше никогда не ступлю на эти берега», — писал он в 30-м. Но вот большое кафе в Черновицах. Этим городом заканчивалось гастрольное турне по Европе. На следующий день самолет в Париж. 

«Смотри — Владеско! — неожиданно прервав наше молчание, сказал Петя». Знаменитый скрипач, из-под чьего смычка лилась словно изнемогающая от муки мелодия «дойны», король эстрады и домашний тиран, не стеснявшийся прилюдно раздавать пощечины жене, удостоился гневной песни-отповеди. «Ваш любовник — скрипач. Он седой и горбатый, / Он Вас дико ревнует, не любит и бьет, / Но, когда он играет концерт Сарасате, / Ваше сердце, как птица, летит и поет». В каком-то внезапном озарении он бросил наземь воображаемую скрипку и в бешенстве наступил на нее ногой. После концерта в гримерке показалась фигура Владеско. «Он шел на меня вслепую, разъяренным медведем, наступая на ноги окружающим и расталкивая публику. Потом... Что-то дрогнуло в нем. Слезы ручьем потекли из его глаз. И вдруг, точно сломившись, он упал в кресло и зарыдал».

Мы продолжаем раскладывать по витринам мемории. На снимке многочисленная группа американских журналистов. Они поджидали Вертинского в Шанхае. Не могли дотерпеть, пока артист сойдет на берег, — набросились прямо на корабле, хватали за фалды, ослепляли вспышками. «Что все это значит?» — спросил он у капитана. «Это их манера поведения, — последовал ответ, — дают понять, что они тут самые главные». 

«Шанхайский период был благополучным, — рассказывает Евгения Варенцова, — тогда он познакомился с Лидией Владимировной, получил долгожданное разрешение на въезд в СССР».

Его возвращение окутано мифами. О том, что Сталин в часы отдыха любил слушать «ариетки», особенно песню «В синем и далеком океане». И о том, как Вертинский наклонился поцеловать родную землю — и у него тут же украли два чемодана. Легенда приписывает генералиссимусу фразу: «Дадим артисту Вертинскому спокойно дожить на Родине». Вымысел или правда — неизвестно. Факты — снимки с дочерьми дома и на первомайской демонстрации. Строка в воспоминаниях: «Я — живу. И живу неплохо... Народ меня принимает тепло и пока не дает мне уйти со сцены». А еще шутливое письмо к дочерям: «Ко мне на концерты приходил кот Федул, он уехал с Курильских островов, потому что мышей там мало, а рыбы он не любит. Он поступил в оперу, где и будет петь. А жена его Феклушка сделалась балериной и танцует балет «Лебедячее озеро». Летом всей семьей они приедут к нам в Анапу — купаться в песке, потому что воды они не любят».