10.09.2019
Родился будущий классик и основатель доселе разрастающейся вселенной 15 сентября 1789 года, в Берлингтоне, штат Нью-Джерси. Отец Джеймса Фенимора Уильям Купер — личность незаурядная, торговец, землевладелец, застройщик — добрался и до политических высот: избирался окружным судьей и дважды — в конгресс США. Сын его по окончании школы поступил в Йельский университет, но быстро забросил учебу, определившись на «озерную» службу — состоял при постройке военных кораблей на Онтарио. Там будущий певец природы и ландшафтов Великих озер набирается впечатлений для литературы, но сам об этом не подозревает. Поскольку писателем становится из-за молодецкой бравады. Жена зачитывалась английской беллетристикой, а Д. Ф. Купер пошутил, что сумеет написать ничуть не хуже. И, пойманный на слове, создал роман «Предосторожность». Однако подлинным стартапом в литературе следует назвать его произведение «Шпион» 1821-го (сюжет и антураж — всецело американские, времен войны за независимость). Шумный успех по обе стороны океана.
Всего Джеймс Фенимор Купер написал почти три десятка романов. Пять — эпопея о Кожаном Чулке; вдвое больше — «морских»: пираты, адмиралы, кораблекрушения; еще с дюжину — условно-исторических. Десятки рассказов и памфлетов, мемуары, путевые очерки (в пяти томах!), нон-фикшн «История американского флота» был высоко оценен специалистами. Все это — за тридцатилетие писательской деятельности; достижения серьезнейшие, но именно литература Д. Ф. Купера — сейчас только повод говорить о куда более широком феномене.
«Фенимор» — звучание безошибочно дизайнерское, куда там лагерфельдам и армани. Мировое нарицательное. Забавно, что при жизни Джеймса Купера имя это — наследие квакерского рода со стороны матери — в обиходе почти не употреблялось. Однако именно его он передал, как почетную эстафету, наследникам и потомкам, среди которых несколько весьма заметных в американской культуре фигур. Со временем и в фамилии, довольно распространенной в англоязычном контексте, пропала нужда. В советском подростковом мини-сериале 1977 года, «Три веселых смены» о буднях пионерлагеря (популярнейшее в позднем СССР направление) действует загадочный Фенимор — существо почти инфернальное, приходит по ночам в белой маске с черными полосами, похожей на хоккейную, и рассказывает истории не только об индейцах, но и космических путешествиях. Серия называлась «Тайна Фенимора», а один из начальствующих персонажей задавался там вопросом: «Может быть, писатель Фенимор Купер встал из могилы и устраивает ночью читательские конференции?» Необходимый спойлер: Фенимором оказывается девочка Валя, председатель совета отряда… Занятная иллюстрация к тезису о сугубой заидеологизированности внешкольной педагогики в СССР.
Сюжет аналогичного эффекта и аффекта — когда в советском фольклоре, анекдотах, индеец Чингачгук Большой Змей действует совместно с героями Гражданской войны в России — комдивом В. И. Чапаевым и его ординарцем Петькой…
Кажется, это первый, хоть и не уникальный в литературе случай, когда само имя писателя рождает совершенно параллельную его творчеству реальность. Вообще, здесь тоже удивительный феномен первенства: название романа «Пионеры» (первый по написанию из цикла о Кожаном Чулке и Чингачгуке, на сегодняшний, да и на любой вкус, скучнейший, «приключенческим» считающийся по недоразумению, в силу инерции того же авторского имени) оказалось пророческим. Начать с того, что это, пожалуй, первый в мире «экологический» роман — и «Русский лес» Леонида Леонова, равно как «Прощание с Матёрой» Валентина Распутина, — его отдаленные, но прямые наследники.
Джеймс Фенимор первым в американской литературе приобрел мировую известность. До него словесность молодого государства являлась делом сугубо внутренним: религиозные трактаты и гимны, колониальные очерки и антиколониальная публицистика, аболиционистские памфлеты; географические, этнографические и краеведческие сочинения (здесь своеобразным предшественником Купера явился Филип Френо). Вашингтон Ирвинг, современник Фенимора, шумной известности не имел, а темная звезда Эдгара Аллана По зажглась позже… Купер же заставил признать себя, а значит, всю молодую прозу Нового Света, даже снобов-англичан, которые назвали его «американским Вальтером Скоттом». Энергичнее комплимент с британской стороны трудно было придумать.
Автор «Зверобоя» первым, во всяком случае с такой художественной убедительностью, предложил литературе яркую пару персонажей: «благородный дикарь» Чингачгук и его пожизненный друг, белый первопроходец и умелый воин, большой души человек, страдающий от наступления цивилизации на дикую природу, патриархальные нравы туземцев, на мораль и быт фронтира — Кожаный Чулок, он же Соколиный Глаз, в цивилизованном миру Натаниэль Бампо. Джеймсу Фенимору этого сюжетного мотора хватило на пять романов, а его наследникам — на огромный корпус текстов. Майн Рид, Густав Эмар… Виннету и Верная Рука у Карла Мая. И уж вовсе не поддается никакому подсчету количество вестернов/истернов, с выгодой использовавших подобную схему. Взять хотя бы отечественный блокбастер на все времена «Белое солнце пустыни»…
Купер — один из безусловных чемпионов по экранизациям. Суммарное количество воплощений в кино трех романов: «Зверобой», «Последний из могикан», «Следопыт» — 15; причем все ленты вышли под оригинальными названиями (непринципиальное исключение — «Чингачгук — Большой змей», с Гойко Митичем, 1967 г., ГДР). Да, интересно, что в списке держав-производителей — Голливуд, страны Западной и Восточной Европы, СССР.
Среди экранизаций индейской эпопеи с ее популярнейшими персонажами мы не найдем пародий, хохмаческих интерпретаций и совсем оголтелых вариаций «по мотивам». Однако, бережно относясь к первоисточнику, серьезные режиссеры позволяли себе отход от современной Куперу политико-колониальной морали («хорошие» индейцы за англичан, «плохие» за французов) и щедро демонстрировали современные рефлексии гуманитарного плана. Такова экранизация «Зверобоя» Андрея Ростоцкого 1990 года, и особенно — знаменитый фильм «Последний из могикан» Майкла Манна 1992-го, где, подчас заглушая авантюрный сюжет, мощно звучал комплекс вины белых американцев перед индейцами. Показательно: Манн на роль Чингачгука пригласил Рассела Минса, активиста движения за права североамериканских индейцев.
В России же Купера переводили почти синхронно, не дожидаясь, так сказать, отстоя пены. «Шпион» был издан уже в 1825 году, затем пошли романы главной эпопеи, и до тех пор, пока безвозвратно не переместились в категорию юношеского, а потом и детского чтения, имели в числе поклонников серьезных, а то и строгих людей. Так, «Открыватель следов» печатался в «Отечественных записках», а Виссарион Белинский запальчиво утверждал, что это «шекспировская драма в форме романа».
В дальнейшем, несмотря на виссарионовы восторги, упомянутое перемещение случилось. Однако слава и влияние Купера в известной возрастной группе держались на стабильном уровне. Сюжет о том, как начитавшиеся Купера и Рида гимназисты бегут в Америку от скучной расейской действительности — один из самых распространенных в конце XIX века. И, подозреваю, не только в литературе, но и в быту.
Все это, впрочем, никак не могло сравниться с оглушительной популярностью Джеймса Фенимора в Советском Союзе, позднем по преимуществу. Объяснений тут может быть несколько. Фактор доступности. Купера, в противовес идеологически сомнительным коллегам по жанру издавали у нас широко — и в «узорчатых» дефицитных сериях, и в провинциальных издательствах, не экономивших на тиражах. Американомания, замаскированная под любовь и сочувствие индейскому народу и ненависть к его угнетателям. Пропавший «дух авантюризма». Дети, в отличие от взрослых, знали, где его сыскать, и дворы, образованные квадратами хрущевок, оглашались индейскими кличами, а штакетники растаскивали на стрелы и копья… Наконец, кинематограф. Бесподобный Гойко Митич, и тут уже становилось всё равно: кто Чингачгук, а кто значительно более поздний Виннету, где леса Великих Озер, а где прерии Дикого Запада — территория ковбоев и апачей. А где вообще — родные джунгли промышленно-криминальных окраин.
Самое активное поколение из ныне живущих в России отлично помнит тот отчаянный микс чужой романтики, общей героики и собственной надежды. Может, соавтор данного пестрого мира, американский классик, в чем-то помог нашему поколению в наступившие затем времена выжить и сохранить себя. Конечно, его перестали читать и вряд ли уже начнут. Но наследник суровых квакеров, джентльмен и работяга, авантюрист, не чуждый гуманизма, наверняка принял такой обмен — за участие в могучих социокультурных феноменах необходимо чем-то расплачиваться.