Олег Измеров: «В 90-е годы мы все оказались в параллельном мире»

Иван РЫБИН

07.03.2019

Из одного измерения в другое: из реальности, где Великой Отечественной удалось избежать, в Россию победившего «белого движения», которой правит… все тот же товарищ Сталин. Автор цикла «Империя» Олег Измеров приступил к работе над шестой книгой популярной серии. «Культура» побеседовала с писателем о новом проекте, а также о состоянии современной научной фантастики, ее отличиях от приключенческого жанра и фэнтези.

культура: Ваш герой путешествует по параллельным мирам, существование которых теоретически допускается физиками. Почему именно так, а не стандартная «машина времени» — ​как у большинства Ваших коллег?
Измеров: Серьезная альтернативная история — ​это, можно сказать, мысленный эксперимент, гипотеза. Множественность «развилок» на исторической линии допускает иные варианты того, как могло пойти развитие человечества. К примеру: Гитлер вдруг осознал, что недооценил нашу страну, и поэтому решил сначала обеспечить Германию сырьем, ресурсами — ​за счет завоевания колоний. Как бы изменился мир? И не только с точки зрения большой политики, но и для обыкновенных людей, таких, как мы с вами.

Поэтому Виктор Еремин — ​современный Гулливер. Хотя попадает он не в неизвестные страны, а в иные варианты истории ХХ века. Чтобы увидеть изменившийся мир нашими глазами, сравнить его с нынешним российским социумом, попытаться понять, кто мы, что с нами происходит, что мы хотим. Как в сказке Губарева «Королевство кривых зеркал» — ​посмотреть на самих себя со стороны. А приключения — ​это уже дань жанру.

Задачей Свифта было написать сатиру на британское общество, Губарева — ​наглядно объяснить, «что такое хорошо и что такое плохо». Смысл моей серии «Империя» иной — ​не убедить читателя в какой-то определенной точке зрения, а побудить его задуматься, самостоятельно поискать ответы.

Название первой книги «Дети Империи» было взято из стихотворения Андрея Вознесенского «Пост»:

Мы, некрещёные дети Империи,
веру нащупываем от противного.

Главный герой, сам того не подозревая и, может быть, даже не желая, нащупывает новый смысл жизни, приходя в другие миры из середины нулевых годов. Когда страна перестала рушиться, и люди вроде начали обживаться, но еще нет четкого понимания, что будет впереди.

культура: Каждая из Ваших реальностей прописана столь чётко и ярко, что создаётся впечатление, будто Вы там побывали…
Измеров: Писатель должен уметь изобразить свой придуманный мир, словно он там сам побывал. И для этого надо тщательно изучать время и место, собирать разнообразные факты, детали. Причем в данном случае — ​прорабатывать возможные варианты. Например, если бы не было войны, то гораздо раньше построили бы домостроительные комбинаты, не стали настолько упрощать панельные дома. Мобильные телефоны, пусть и в ограниченном числе, могли появиться уже в конце 50-х.

Но «заклепки» — ​для таких романов это самое простое. Сложнее понять, как будут меняться логика, чувства, мировоззрение людей, их разговор, привычки. Автору всегда необходимо погружаться в эмоциональную атмосферу того времени, о котором он пишет, изучать литературу, художественные и документальные фильмы, слушать музыку. Всё это в совокупности можно назвать моделированием.

Иногда при таком изучении можно столкнуться со странными для современного человека вещами, даже шокирующими. Так, в протоколах допроса Ежова отмечается, что первые результаты репрессий 1937 года были совершенно неожиданными. «Они не только не создали недовольства карательной политикой советской власти среди населения, а, наоборот, вызвали большой политический подъем, в особенности в деревне… В городах резко сократилось воровство, поножовщина и хулиганство, от которых особенно страдали рабочие районы». Возникает вопрос: а почему люди тогда воспринимали такие вещи совершенно иначе, чем сейчас? И готового, однозначного ответа тоже пока нет, есть только информация к размышлению.

культура: Ваш герой неизменно появляется в параллельном мире в одной из точек бифуркации, когда решается судьба России, да и всей планеты. Это законы приключенческой литературы?
Измеров: Если точнее, Виктор Еремин появляется примерно через двадцать лет после первого «попаданца», который уже изменил судьбу планеты. За эти годы история развивается совершенно естественным путем, без всяких хроноагентов, что и позволяет проследить, к чему в конце концов мы бы пришли. Как правило, человечество, избегая одной проблемы, приходит к другой. Скажем, Гитлер не нападает на СССР, но при этом не исчезает и нацистская Германия — ​через двадцать лет мы снова имеем угрозу войны, а у нацистов уже ракетно-ядерное оружие.

Попадание в точку, где мы можем наблюдать результат вмешательства в историю, — ​это закон не приключенческого жанра, а, скорее, научной фантастики. Когда вместо теоретического прогноза читатель видит наглядную, образную картину, становится очевидцем событий.

культура: Империя — ​советская, «фачистская», неважно какая, — ​строится, развивается, воюет с врагами. Это то, что Вы хотели бы видеть в нашей реальности?
Измеров: Вопрос: а что мы видим сейчас в нашей реальности? Мне попадались отзывы на «Ответ Империи», где читатели рассматривают мой избежавший перестройки СССР‑98 во главе с Григорием Романовым как… предсказание современной России. Даже проводят следующие аналогии:

– конфликт вокруг Югославии — ​воссоединение с Крымом или операция в Сирии;

– боевые орбитальные станции — ​гиперзвуковые ракетные комплексы;

— «Кортик» — ​предсказание боевого лазерного комплекса;

– массовый порыв и пение «Ночи над Белградом» — ​«Крымская весна»;

– похожие лозунги «Космос-наш!» и «Крым-наш!»;

– новые виды военных действий в романе — ​загадочные «методы гибридной войны».

Конечно, при желании и при наличии воображения можно увидеть предсказания высоких технологий и в путешествии Гулливера на Лапуту. Но важно другое. За десять лет с момента написания первого романа Россия изменилась. В 2006 году в Брянской области собирали чуть больше 300 тысяч тонн зерна, был полный упадок сельского хозяйства. Сейчас — ​приближаемся к двум миллионам тонн. Могли ли мы думать в 90-х, что у нас в животноводстве будут трудиться роботы, что за полями станут смотреть со спутников, что в магазине появится восемьдесят сортов нашего, брянского мяса? Что вновь заработают, казалось бы, навсегда замершие заводы, что в облцентре начнут делать комбайны, в Жуковке — ​квадроциклы и снегоходы? Что Брянск станет лидером производства тепловозов на пространстве бывшего Союза?.. Да, проблем очень много. Но Россия, как Вы подметили, строится, развивается, борется с врагами.

культура: Ваши Империи, вне зависимости от декларируемого общественного строя, — ​социальные, практически социалистические государства. «Дикого капитализма» нет нигде. Считаете, что для России идеальный путь — ​«общинное» построение государства?
Измеров: Прежде всего, исхожу из реальности ХХ века. Даже дореволюционная Бежица не была иллюстрацией Марксова капитализма. После Тенишевой она стала почти социалистическим городом. Официально — ​село при заводе, численность 30 000 человек. При этом в Бежице две гимназии, несколько училищ, включая профессионально-техническое, пожарное депо, двухэтажная баня (на сегодняшний день самая большая в Брянске), образцовый больничный городок на целый квартал, сиротский приют, приют инвалидов, общественное собрание, народная столовая (прообраз фабрики-кухни), кинотеатр, три народных сада для гуляний, две футбольные команды. Большинство рабочих жили в домах с приусадебными участками, деревянных, но отдельных. Брянск, то есть нынешний Советский район, был, скорее, патриархальным купеческим городом, но там опять имелись такие нетипичные для «дикого капитализма» фигуры, как благотворители братья Могилевцевы. А севернее города простиралась Мальцовщина, которая развивалась как территориально-промышленный комплекс.

На мой взгляд, «дикий капитализм» — ​такая же академическая условность, как и «плановая социалистическая экономика». Когда товары массового потребления составляли незначительную долю производства, экономику можно было считать условно плановой. Когда ширпотреб стал значительной долей товара, полностью спланировать его производство уже не получалось. Потому что товар не раздается по нормам, он продается, а, следовательно, у нас есть рынок, есть спрос и предложение. Представьте себе, магнитофонное производство в Брянске с самого начала использовало маркетинговые приемы западных фирм — ​анализ рынка сбыта, таргетирование, ребрендинг, функционально-стоимостной анализ, анализ конкурентной ситуации. Об этом явно не говорили, но активно использовали. Более того, в 80-х завод одним из первых в СССР создал свою сервисно-сбытовую сеть «Гарант».

Точно так же лозунг «дикого капитализма» предполагал, что у нас будет что-то вроде утопии Василия Аксенова «Остров Крым». Планировать развитие экономики будет некое доброе мировое правительство, а транснациональные корпорации вложат в Россию средства (не совсем понятно, ради чего) и будет процветание. Главное — ​не мешать и не обременять бизнес социальными заботами. Но оказалось, что это так же далеко от жизни, как и первоначальное видение социализма у большевиков по образцу Швейцарии. Когда не нужна профессиональная армия и по большому счету государство тоже особо не нужно, значительную часть вопросов можно решить общественным обсуждением.

Идея, конечно, хорошая, только все уперлось в то, что Швейцария оказалась в таком удобном положении, что завоевывать ее никто не собирался. В отличие от России. Поэтому тот строй, который в 30-х у нас объявили социализмом, затачивался под другую задачу — ​национально-освободительную борьбу. Наше население было под угрозой полного истребления захватчиками, если кто-то сомневается, пусть посмотрит на мемориал в Хацуни.

Соответственно, и для нынешней России одной из основных задач стала защита национальных интересов. Иначе нас тупо разбомбят, как Ливию или Югославию. С глобальным правительством вышло то же самое, что у немцев еще в Первую мировую с планом «Обер Ост»: из всех видов деятельности на оккупированных территориях эффективно получался только грабеж. На последнем форуме в Давосе констатировали полный тупик, если называть это дипломатично. Хотим мы того или нет, но от «дикого капитализма» или «либеральной экономики» останется только политический бренд. И какое общество для нас будет удобным, естественным — ​тут пока нет готового ответа.

Это одна из причин, почему у всех «Империй» есть лишь одна общая политическая черта — ​прагматизм руководства. В «социалистических» реальностях частный сектор и рыночные отношения развиты больше, чем в реальном СССР, в «несоциалистических» — ​есть сильное государственное регулирование.

культура: В Ваших мирах каждый известный нам сегодня великий человек, несмотря на иной ход событий, тоже «на коне». Вы думаете, что именно личности движут массами, а не наоборот?
Измеров: Противопоставление масс и личности — ​опять-таки условность. Историю двигают организованные силы объединившихся людей. Но изменить ход истории может и обычный человек. Если своими поступками, убеждением, информацией повлияет на действия общественных сил, изменит баланс их противостояния. Герой романов об «Империи» — ​и есть пример обыкновенного человека, который, оказавшись в определенных условиях, может помочь повернуть историю, спасти человечество.

С этой точки зрения цикл «Империи» — ​продолжение темы маленького человека в русской литературе. Кстати, его образ сильно менялся. В произведениях XIX века «маленький человек» изображался бессильным, жертвой обстоятельств, произвола, вызывал к себе жалость и сочувствие. В литературе 1930-х этого забитого человечка сменил образ гордого «простого человека», он изображался эпически — ​практически сказочным богатырем. А в данном цикле «маленький человек» — ​это евтушенковский «непростой человек». Вокруг нас миллионы невидных непростых людей, тихих патриотов, которые без пафоса спасли нашу страну. Они собирают урожай, строят мосты, превращают свои фермы в крупные агрохолдинги, трудятся в перинатальных центрах — ​в общем, честно служат стране.

культура: Каждая Ваша книга, помимо всего прочего, подробный путеводитель по Брянску, экскурс в его историю. Краеведение — ​второе хобби?
Измеров: Скорее, образ жизни. Брянск моего детства представлял собой что-то вроде Диснейленда. Вот вы идете по улице благоустроенного промышленного городка — ​тротуары, газоны, цветы, асфальт. Один шаг — ​и уже на сельской улице, где колея, трава, бегают куры. Еще шаг — ​и это луг, где пасутся коровы или лошади. А дальше можете увидеть леса на далеких холмах, попасть в ущелье, очутиться в типичном купеческом городке XIX века, откуда выйдете на петербургский проспект, где дома с колоннами, и тут за поворотом наткнетесь на авангардную скульптуру.

А еще улицы города таили в себе страшные загадки войны. Неразорвавшиеся бомбы и снаряды во дворах, заплывшие окопы и воронки, места массовых расстрелов населения. Война была чуть больше пятнадцати лет назад. Как для нынешнего поколения — ​девяностые.

Наверное, живя в этом городе, просто невозможно было не интересоваться его историей. Поэтому в нашей семье стало традицией собирать книги о Брянске, его истории, о партизанах, об освобождении города.

культура: Каждый писатель еще и читатель. Кто из фантастов Вам нравится больше всего, кого чаще перечитываете, кто оказал влияние на Ваше творчество?
Измеров: Влияние — ​прежде всего Жюль Верн, с его энциклопедической широтой кругозора. Я с пяти лет регулярно читал «Юного техника» и «Технику — ​молодежи», где печатались произведения Азимова, Брэдбери, Ефремова, Днепрова, Лема и других замечательных авторов. Если брать более узко, жанр путешествий по времени, то в нем самые любимые произведения — ​«Голубой человек» Лазаря Лагина, «Время его учеников» Сергея Абрамова, «Меж двух времен» Джека Финнея. Пожалуй, настоящий шедевр — ​«Можно попросить Нину?» Кира Булычева.

Из произведений Василия Звягинцева — ​«Гамбит бубновой дамы». Нравится своей атмосферностью, эмоциональным фоном. Вообще в среде писателей-фантастов пора принять негласное правило никогда не подражать Звягинцеву. Точно так же, как в отечественной литературе существовало правило, что нельзя подражать Хемингуэю. Разумеется, не потому, что Хемингуэй плохо писал, писал он гениально, а потому что он должен остаться уникальным явлением в литературе.

культура: Умная научная фантастика теряет популярность, люди выбирают «фэнтези» про эльфов, гномов и прочих орков. В чем Вы видите причину этого явления?
Измеров: Фэнтези бывает разное, как и научная фантастика. Например, «Гринландия» Александра Грина — ​это не только мистика, но и фэнтези высочайшего уровня. На мой взгляд, скорее имеет смысл противопоставлять не научную фантастику и фэнтези, а художественную литературу и чисто развлекательное чтиво, вторичное по отношению к художественным произведениям.

В СССР проводилась политика массового распространения литературы, имеющей определенный художественный уровень и нравственное содержание. При этом среди прочих выходили и фэнтезийные произведения (например, Носова и Волкова), выпускался журнал комиксов — ​всем известные «Веселые картинки». Проблема в том, что советские методы массового распространения через прямое подчинение всех издательств государству устарели, а новых еще не создано. Это касается любых жанров — ​бытовых романов, детективов, всего, к чему имеется читательский интерес. Исключение составляют разве что те писатели и их произведения, которые входят в школьный курс.

культура: «Попаданческую» литературу чаще всего характеризуют как «плач по СССР». Но так ли все просто? Какие социальные и политические явления, на Ваш взгляд, породили этот жанр и привели его к бешеной популярности?
Измеров: «Попаданческая» литература успешно существовала еще в СССР. Попадание в другое время или в другую обстановку — ​художественный прием, который позволяет решать разные задачи. Прежде всего, это попытка взглянуть на иную эпоху глазами современника и попытаться ее переосмыслить. Это «Голубой человек» Лагина, «Глаза века» Абрамовых, «Зеркало для героя» Рыбаса. Другая распространенная задача — ​дать оценку своему поколению или какому-то социальному слою, показать, как бы представители этой социальной группы повели себя на месте своих предков. Это дилогия Абрамова «В лесу прифронтовом» и «Время его учеников», повесть Радия Погодина «Шаг с крыши».

Конечно, можно просто поэксплуатировать ностальгию по СССР. Но если за подобными настроениями писатель не ставит более глубокой задачи, то получится одноразовое произведение.

Всплеск интереса к альтернативной истории и к «попаданческой» литературе в нулевых — ​начале десятых, прежде всего, связан с пересмотром читателями общественных стереотипов, сложившихся в 90-е. Тогда большинству населения было просто некогда задумываться над устройством общества. Мы тогда все были попаданцами в параллельный мир — ​альтернативную Россию, страну с неизвестным общественным строем, где сперва требовалось выжить, найти средства к существованию, привыкнуть к новым законам и морали. А вот в нулевых, когда эти первичные задачи попаданцев были решены, люди стали задумываться, а куда мы попали, как мы живем по сравнению с ранее знакомой нам советской реальностью, что нам ждать от будущего и что, собственно, делать. «Попаданческая» фантастика стала литературой о нашем поколении, она либо пыталась ответить на мучающие нас вопросы, либо «навевала сон золотой», то есть создавала иллюзию такого ответа. Актуальная литература всегда пишется о нас самих и для нас самих, независимо от того, о чем идет речь в произведении.

культура: Когда читателям ждать новой «Империи», будет ли продолжен этот цикл? Посетит ли Виктор Еремин те «вселенные», где уже ранее бывал?
Измеров: Начата работа над шестой книгой цикла. Если в «Ответе Империи» Виктор Еремин попал в мир, измененный предыдущим пришельцем в 78-м году, то теперь он сам окажется в 1978-м, на развилке, когда страна могла избежать пути к развалу. Это канун войны в Афганистане, это начало реформ в Китае после смерти Мао Цзэдуна. Наконец, это становление Ямайской валютной системы и переход развитых стран Запада к созданию либеральной глобальной экономики.

Но мир снова отличается от того, что знал герой романа. Поэтому готовыми известными фактами воспользоваться не удастся, да и сам герой попадает под подозрение правоохранительных органов. Об определенных сроках завершения первой части говорить еще рано — ​хотелось бы, чтобы шестая книга получилась не хуже предыдущих.


Иллюстрация на анонсе: Виталий Подвицкий