Настал час пик

16.11.2016

На экранах «Дама Пик» Павла Лунгина. После премьеры «Культура» пообщалась с режиссером и посетила мастер-класс исполнительницы главной роли Ксении Раппопорт в Академии Никиты Михалкова. 


Павел Лунгин: «Сегодня добиться успеха можно, лишь обыграв судьбу в карты»

культура: Ваша картина подкупает комбинацией сильных метафор. Первая — «универсам», в подвале которого випы крутят миллионы подпольного казино. Вторая — «кукольный дом»: рассчитывая покорить Москву премьерой и подарить племяннице звездную роль, европейская прима завозит в столицу чемоданы со своими ростовыми слепками в костюмах Аиды, Кармен и Чио-Чио-Сан. Актриса сечет фишку: личный успех сегодня не в чести. Куда выгоднее иметь социальный капитал — нужные связи и статус в западном истеблишменте... 
Лунгин: Главная проблема в другом: современная молодежь, мой Германн в том числе, не верит, что нужно честно учиться, работать и идти по ступенькам к своей мечте. Добиться успеха можно, лишь обыграв судьбу в карты. Это очень похоже на описанный Пушкиным XVIII век, когда территория России кроилась фаворитами Екатерины II на зеленом сукне игорного стола. Во время моей молодости, в 60-е годы, люди верили в образование, собственные силы и честный труд. Сейчас по стране бродят толпы талантливых ребят в рваных джинсах, убежденных, что все это бессмысленно. Жизнь может устроиться только так, как ляжет карта. 

культура: Об этом же нам рассказывают в новостях: «золотая молодежь» рассекает по проспектам на папиных гелендвагенах. Ребята явно знают, что почем.
Лунгин: Как раз нет, это массовка «общества спектакля». Современным миром заправляют его постановщики, миллиардеры-шоумены. Но Пушкин и Чайковский писали не о них. Мне хотелось показать: высокая классика жива, она — о нас, и важно разглядеть в ее пучине образ знакомых жизненных ситуаций.

Ксения Раппопорт, Иван Янковский и Мария Курденевич жили ариями Чайковского, и те стали их сутью. Но, скажем прямо, пели они под фонограммы артистов Большого театра под руководством худрука Молодежной оперной программы Дмитрия Вдовина. Отдельного упоминания достоин потрясающий исполнитель партии Германна — юный солист Арсений Яковлев. 

культура: Для Вашего Германна успех — не только вожделенная роль или деньги... 
Лунгин: Да, скорее, знак избранности. Мне кажется, из этого пушкинского «мундира» вышли герои Достоевского — Раскольников, Иван Карамазов, Игрок, Подросток — анархисты, спорящие с Богом: а подкинь-ка мне тройку, семерку и туза, или я тебя переупрямлю.

культура: И Вашему Германну пришлось примерить пальто Родиона Романовича и под занавес сыграть в русскую рулетку с персонажем, смахивающим на Свидригайлова... 
Лунгин: Этот образ появился неумышленно. Может быть, оттого, что я давно собирался ставить «Игрока». Попытавшись свести счеты с жизнью на сцене, юный герой оказывается в «чистилище», а затем возвращается в реальность и встречает безумного противника. Мне важна тема русского анархического бунта против миропорядка. 

культура: Сегодня мы ближе к «бессмысленному и беспощадному», чем в 90-е? 
Лунгин: Я реагирую на немой крик людей с улицы, чувствую эмоцию близкого взрыва. Но не нужно думать, что происходящее в России — только «про нас», те же ветры сегодня обдувают весь земной шар: неделю назад обделенные судьбой молодые люди проголосовали за типичного игрока — Дональда Трампа, а их сверстники вышли на улицы. 

культура: Невероятную палитру демонстрирует Ксения Раппопорт — ее героиней движут прямо противоположные мотивы: запоздалое раскаяние, жажда власти, материнский инстинкт, азарт игрока. Что такое ее Графиня?
Лунгин: Она — воплощение стихий, существующих за гранью добра и зла, подчиняющихся импульсам чувственности и вдохновения. В некоторой степени это — оммаж великим женщинам ХХ века: Грете Гарбо, Марлен Дитрих, Марии Каллас. 

культура: Оперное искусство играет в Вашей жизни большую роль? 
Лунгин: К сожалению, нет. Можно сказать, я впервые прочувствовал его, вслушиваясь в «Пиковую даму» Чайковского, вдохновляясь сценическими решениями развязки — невероятными декорациями талантливой театральной художницы Марии Трегубовой, недавно покорившей зрителей «Ла Скала» и оформившей постановку «Манон Леско» в Большом театре. Надеюсь, мне еще предстоит прикоснуться к этому жанру вместе с ней.

Алексей КОЛЕНСКИЙ


Ксения Раппопорт: «В основе самых чудовищных поступков лежит жажда любви»

культура: Кто она, Ваша Дама Пик? 
Раппопорт: Да я сама замучила Лунгина этим вопросом, но ответа в итоге не получила. Кто моя героиня, чего хочет? В один день мне говорили: она — дьявол. Назавтра режиссер сообщал, что перед нами «настоящая женщина» — гадина, стерва, ей на всех плевать, она желает лишь, чтобы ее любили. Но следом мы играли сцену, где не подходил ни один, ни другой вариант. «Да какая же стерва, — пояснял Лунгин, — просто несчастная тетка, которая никого не любит». До сих пор не понимаю: то ли режиссер издевался, то ли нарочно дезориентировал.

культура: Однако в итоге-то сложился цельный образ...
Раппопорт: Правда? А вот я сказать о ней как о цельном человеке — не могу. Для себя решила: роль-провокация, роль-функция, состоящая из пятидесяти разных женщин. Моя героиня нужна, чтобы провоцировать Германна. 

культура: Вы играете оперную диву, насколько сложно изобразить вокал?
Раппопорт: Голос моему персонажу подарила солистка Большого театра Агунда Кулаева. Она записывала арию в студии, а я в это время смотрела, как она открывает рот, как движутся мускулы. Потом на площадке включали запись, и нужно было подстроиться под звук. Не просто разевать рот, а именно петь, причем громко, чтобы было видно, как работают связки. В общем, бедная съемочная группа настрадалась, слушая мои вопли.

культура: Довольны итогом?
Раппопорт: Пока трудно сказать. В процессе съемок мы делали множество вариантов: образов, реакций. Даже сюжеты по-разному развивались. Затем Лунгин собрал картину так, как ему это виделось. Да и вообще, в кино я не могу быть довольна ролью целиком, только каким-то фрагментом.

культура: В театре иначе?
Раппопорт: Там актер сам выстраивает роль. Выходит на сцену, понимая, что никто не выбежит, не остановит. В кино такого нет. Ты можешь разобрать образ, но при монтаже все переставят, и сложится совсем другая мозаика. Такое происходит со мной очень часто. Особенно в России. Европейцы в этом отношении поаккуратнее.

слушатели: Получается, все зависит не от актера, а от монтажа?
Раппопорт: Не все, но очень многое. Раньше, когда была пленка, режиссер, чтобы не тратить лишние деньги, заранее продумывал, что он хочет получить от артиста. Сейчас можно снимать море вариантов. А потом — складывать, как захочешь. При этом монтаж способен и убить, и спасти фильм. Например, «Новый кинотеатр «Парадизо» Торнаторе он спас. Изначально лента шла три с половиной часа и была очень плохо принята критикой. Но после того как продюсер сократил картину вдвое, она получила «Оскар». 

слушатели: Расскажите Вашу итальянскую историю. Как удалось сняться у самого Торнаторе?
Раппопорт: От большой наглости. Жила себе в Петербурге. Играла в театре, небольшие роли в кино. Ничто не предвещало. Вдруг — звонят с «Мосфильма»: «К нам приехал оскароносец Торнаторе, ищет актрису на главную роль. Мы совершенно не понимаем, где он увидел Ваши фотографии, но завтра Вы должны быть в Москве».

Я, конечно, осознавала, что никакая главная роль мне не светит. Не с нашим, как говорится, счастьем. Но, во-первых, было интересно посмотреть на режиссера, создавшего «Простую формальность» с Романом Полански. А во-вторых, вспомнила — Торнаторе хотел снять что-то про блокаду. Думала, пообщаюсь, может, потом для эпизода какого-нибудь пригожусь.

слушатели: Как смогли договориться, не зная языка?
Раппопорт: По дороге на «Мосфильм» успела позвонить подруге, владеющей итальянским. Выяснила, как вежливо поздороваться и что, кроме «си» и «но», можно сказать еще «черто», означающее «конечно же». Прилетаю на «Мосфильм», здороваюсь. Переводчица уходит. И у нас начинается беседа... Очень интересная, наверное. Итальянцы что-то говорят, я улыбаюсь. А когда спрашивают, отвечаю: «си» или «черто». Или сразу «си, черто». Слово «но» решила не употреблять, вдруг они предложат мне сниматься. На прощанье я произнесла по-итальянски скороговорку, единственную, которую знала: про козу, что на скамейке жила, а под скамейкой сдохла. В общем, ни у кого не возникло сомнений, что я прекрасно владею итальянским.

Уже в Риме выяснилось: я наговорила, будто отлично пою, замечательно вожу машину, с удовольствием снимаюсь в обнаженных сценах и — главное — ближайшие четыре месяца не задействована в спектаклях. За две недели до съемок пришлось решать проблему с театром: искать замены, вводить исполнителей. Похудела на восемь килограммов, покрылась прыщами. Торнаторе меня не узнал. Но с тех пор при встрече зовет «буджиарда» —  «врушка»

слушатели: Все-таки Вы главным образом театральная актриса?
Раппопорт: Да. В детстве одним из сильнейших потрясений стал спектакль «Муму» в Малом драматическом театре. Я была впечатлительным ребенком и так выла на весь  зал, что маме пришлось выйти со мной. Спустя какое-то время мы пришли еще раз — досматривать постановку, и повторилось то же самое.

Я поступила в театральный «от балды», не совсем понимая, насколько это серьезно. Удивительно, моим мастером оказался Вениамин Фильштинский — именно он поставил «Муму», на котором я плакала. Это судьба.

слушатели: Как работается со Львом Додиным в Малом драматическом?
Раппопорт: Он потрясающе разбирает текст. Процесс репетиций и поисков доставляет мне даже больше удовольствия, чем сама игра. Лев Абрамович делает огромное количество разборов. Они разные, но все убедительные. Когда выходишь на сцену — у тебя чувство, что на голове торт «Наполеон» килограммов в тридцать. И не знаешь, какой из вариантов будет играть твой партнер.

У нас нет ни танцев, ни музыки, ни веселья. Деревянная сцена, ты в костюме, который не очень-то тебе идет, и зритель. Что хочешь, то и твори. Кажется, прикрыть некому и нечем. Но в процессе становится легче: ныряешь и плывешь в море смыслов, очерченных режиссером. И тут понимаешь, что в додинской постановке ты очень защищен. Здание спектакля нерушимо. Актер может сыграть лучше или хуже, но оттого, что кто-то не справится, действо не рухнет.

слушатели: Несколько слов о «Гамлете», ведь Вы над ним сейчас трудитесь? 
Раппопорт: Это смелая и сложная история, далекая от шекспировской. Спектакль идет всего час сорок, большого количества героев просто нет, а в качестве перевода Додин использовал тексты разных авторов и даже подстрочники. Мне кажется, основная мысль постановки в том, что Гамлет в исполнении Дани Козловского — не рефлексирующий интеллигент, как мы привыкли. Он просто борется за власть, хотя не отдает себе в этом отчета. Сейчас нам трудно, потому что повествование получается про то, как все очень плохо. Но, может быть, все изменится. О том же самом, мне кажется, можно рассказать и с юмором. 

слушатели: Вам никогда не хотелось вырваться за рамки амплуа?
Раппопорт: Каждый актер мечтает сыграть что-то неожиданное. Раньше мне предлагали лишь самых несчастных. Если у героини все умерли, ее все бросили — то это я. В последнее время попадаются только гадины и коварные соблазнительницы. Переиграла такое количество сук, что уже боюсь, не исказились ли мои моральные принципы? Я же всегда нахожу оправдание героиням, залезаю в мотивы, понимаю, что в основе самых чудовищных из них лежит жажда любви… Сейчас мне хочется простой человеческой истории. 

слушатели: С кем из режиссеров мечтаете встретиться на площадке?
Раппопорт: Разумеется, с Михалковым. В его руках ключи от профессии, которыми он ходит да позванивает. Никогда не забуду, как Никита Сергеевич приезжал к нам на спектакль в Петербург. Похвалил «Дядю Ваню», потом мы сидели в кафе и он, очень возбужденный, начал говорить за Астрова. Мне ничего не оставалось, как «включить» Елену Андреевну. Изобразили несколько сцен. Кафе замерло, все засмотрелись. Играть с Михалковым — фантастика. Тебе абсолютно ничего не нужно делать, он на тебя так смотрит, что только не отводи глаз — и все получится. И раз он так в кафе, между делом, умеет, то что же на съемочной площадке творится? Коллеги рассказывали, какое это чудо.

Евгения КОРОБКОВА