11.10.2016
Название так просто, что любому русскому читателю не требуется перевод. «Винни-Пух» знаком каждому. История о неуклюжем медвежонке давно принадлежит всем, но посвящена Ей, Дороти де Селинкурт — жене писателя, матери его сына Кристофера Робина. Важным стоит считать и тот факт, что иллюстрации к пилотному изданию принадлежат перу карикатуриста Эрнеста Шепарда, сослуживца Милна в окопах Первой мировой войны.
Сам автор «Винни-Пуха» был не слишком рад тому, что его серьезные взрослые тексты (такие, скажем, как очень интересный роман «Двое», 1931) остались не прочитанными широкой публикой. Медвежонок затмил все: и пьесы, и рассказы, и Милна. Не всякий ребенок знал, кто придумал вселенную Кристофера Робина, потому что иногда переводы становились самостоятельным произведением. Так случилось не только в Советском Союзе, где Борис Заходер превратил Пуха в «звезду» первой величины, но и, к примеру, в Польше — там книгу адаптировала Ирена Тувим, сестра известного поэта Юлиана Тувима.
О популярности главного творения Милна говорилось достаточно много. Анализировалась простая сказка о плюшевом медведе и с фрейдистской, и с буддистской точек зрения: серьезных толкований хватит еще на долгие годы, потому что каждый вычитывает в тексте то, что нужно именно ему.
Мировую славу Пуха можно объяснить как душе угодно, но если оттолкнуться от не менее знаменитой «Книги джунглей» Редьярда Киплинга и представить себе, что два английских писателя спорили друг с другом о будущем собственных детей, нетрудно понять, что эта полемика так и не окончена. «Мы с тобой одной крови», — говорит Киплинг. «Что значит «я»? «Я» бывают разные!» — отвечает ему Милн.
«Стань человеком, приручив огонь и победив главного врага», — таков Маугли. «Шествуй с косолапым медведем по Стоакровому лесу, и пусть главной твоей проблемой станет правописание, которое традиционно «хромает» даже у самых усидчивых мальчиков», — вот Кристофер Робин, идеальный ребенок в замкнутом мире, где никто не собирается никого потрошить.
Пафос Милна прост: даже если Винни-Пух занимается воровством (а мед у пчел он не покупает и не просит), то есть совершает деяние, нуждающееся в порицании, то первый, кто страдает от содеянного, — он сам. Медведь валится вниз, пчелы остаются победителями, но главному герою книги все как с гуся вода. Он ничего не понимает, ничему не учится, бедолага не в состоянии ограничить себя в еде, чтобы пролезть в кроличью нору. Алисе Льюиса Кэрролла подобные сложности были неведомы.
Идеальный герой, Маугли, — та часть европейской культуры, которая до сих пор весьма притягательна для нас: взять, победить, сделать, преодолеть, не испугаться. Кристофер Робин — попытка объяснить, что существует и второй путь: быть добрым.
Теплые чувства в железный век, где все убивали всех сотнями тысяч и миллионами, — странная затея, однако популярность Винни-Пуха в том и состоит, что иногда хочется перестать побеждать Дракона, чтобы становиться Драконом. Маугли-то покидает джунгли, но обычно тот, кто уничтожает врага, надевает его шкуру, делаясь неотличимым от него. Избежать подобного исхода невероятно трудно, хотя и возможно — пример Советского Союза, справившегося с нацизмом, тому порука.
Обычно же победа дается отказом от человечности, забвением того, что есть в тебе хорошего, славного, нескладного и нелепого. Триумфатор не усядется с тобой на опушке и не скажет немного опечаленно о том, что пора бы приниматься за второй завтрак.
Милн подарил всем — и детям, и взрослым — персонажа, с которым не страшно. Пятачок, конечно, боится Слонопотама, но великое счастье, если Слонопотам — самое чудовищное, с чем придется столкнуться. Западная культура захотела покоя, отдыха, бегства. Принято считать, что бегство — это нечто ужасное, однако уйти часто лучше, нежели остаться и вынуть из кого-нибудь душу.
Мы топаем вместе с Винни-Пухом и сами не знаем, зачем. XX век рисовал счастливые пути, но веры в светлое будущее все меньше, а катастрофы нормальный человек страшится. Путешествие с медвежонком — хороший шанс добрести хоть куда-то. До любви, скажем. До несложной мысли о том, что можно жить, не тыкая каждый день Шерхану горящей веткой в морду.
Разумеется, для реальности это, скорее, утопия. Но и в Европе, и в Америке, и у нас — как бы ни был переведен Милн, под какими бы обложками ни издавался — читатель все равно верит в то, что бывает и так. Если постараться.
Впрочем, не нужно забывать о том, что в Стоакровый лес могут прийти настоящие звери. У всего есть цена, и любая идиллия оплачена чьей-то смертью. Хорошо, если не твоей. Об этом Милн молчит, а нам стоит сказать. Современная Европа долго пряталась от своей колониальной вины, прикрываясь выдуманными мирами, а теперь сотрясается от наплыва чужаков из «джунглей». Одна волна, вторая, третья... Они-то все еще живут по закону «мы с тобой одной крови», и доброта Винни-Пуха тут, пожалуй, бессильна.