Кино против хиджаба

Егор ХОЛМОГОРОВ, публицист

07.09.2015

Маленький Айлан, чье фото обошло мировую прессу, действительно утонул. Но крохотное тельце лежало совсем не там и не так, как «нужно», когда его нашла турецкая береговая охрана. Журналист перенес мальчика, с мастерским чутьем «поколдовал» над деталями пейзажа и… пополнил очередным «шедевром» историю постановочной фотографии. Все-таки прав был Том Стоппард, высказавший мысль, что по-настоящему убедительной является только постановочная смерть. Европа не замечала разорванных снарядами детей Донбасса, не замечала она того же Айлана, когда он прятался от артобстрелов в Сирии, где именно Западом была развязана гражданская война. Постановочные фото жертв понадобились, дабы прорубить мигрантам окно в Европу, но та и так уже на пределе терпения и готовится сказать запоздавшее «Нет».

По-настоящему свободно высказываются пока лишь отставные звезды, вроде Брижит Бардо или Алена Делона, давнего сторонника «Национального фронта». Зато в европейском кино постепенно обозначается вектор, который можно назвать «неполиткорректностью во имя политкорректности». Его адепты жестко критикуют принесенные мигрантами порядки — нетерпимость, агрессию, определенное отношение к женщине, противопоставляя им «европейские ценности» — открытость, равноправие, светскость культуры, свободу человеческого поведения. Свобода рассматривается как часть европейской идентичности, эта идентичность, в свою очередь, — как условие свободы, а угрожающая Европе исламизация — как скатывание в варварство, нетерпимость и бескультурье.

У истоков этого направления стоял голландский режиссер Тео Ван Гог, заплативший жизнью за свою десятиминутную короткометражку «Покорность». В 2004 году фанатик подстерег его на велосипедной прогулке, сделал несколько выстрелов и перерезал горло. Фильм был снят Ван Гогом по сценарию приехавшей из Сомали Айаан Хирси Али, ныне известной как ожесточенный критик мусульманского мира.

Фильм, надо сказать, сделан довольно примитивно и достаточно провокационно. Женщины с закрытыми, по исламскому обычаю, лицами обвиняют Аллаха в том, что, вопреки учению ислама и проповеди божественного милосердия, с ними творятся ужасные вещи — одну насиловал дядя, другую бьет муж, третья вышла замуж по принуждению, четвертая любила юношу и была жестоко наказана согласно шариату. Все это — на фоне истерзанного женского тела, исписанного цитатами из Корана. Сочный литературный язык монологов, чередование мусульманских молитв и сексуальных признаний — это не документальное кино, а скорее перформанс.

Лента Ван Гога продолжала традицию шокирующей мусульман провокации, начатой когда-то Салманом Рушди и трагически закончившейся расстрелом карикатуристов в Париже. Однако самым брутальным продолжением этой линии стали промо-ролики ИГИЛ, где тема жестокости исламизма эксплуатируется по полной, но не для отторжения, а для запугивания и привлечения приверженцев. Те, кто разрабатывал эстетику ИГИЛ, несомненно, изучив Ван Гога, просто поменяли минус на плюс, решив гордиться тем, что раньше считалось ужасным. Отрезанные головы, наказание плетьми, закутанные женщины, продаваемые как секс-рабыни — это будоражит воображение, пугает и соблазняет.

Совершенно иначе построен французский фильм «Последний урок» Жан-Поля Лилиенфельда, удостоенный престижной кинопремии «Сезар» за лучшую женскую роль. Полуторачасовая история учительницы из школы в неблагополучном мультиэтническом районе, захватившей в заложники собственный класс, смотрится на одном дыхании. С едкой сатирой показаны трусливые госчиновники, более всего опасающиеся скандала, подловатые педагоги, доносящие, что не раз ловили героиню на неполиткорректности, родители-мигранты, думающие лишь о том, как бы отмазать своих хулиганов. Удивительно яркие школьники-подростки, зараженные всеми вынесенными из семей и уличной среды предрассудками: ксенофобией, презрением к женщине, криминальными привычками, отсутствием какого-либо интереса к стране, которая их приняла, и к ее культуре, воплощенной в Мольере, о котором учительница и заставляет их слушать под угрозой пистолета.

Сама Соня Бержерак получилась резкой, порывистой, чуткой, заботящейся о детях, но ненавидящей то, какими сделал их евро-арабо-африканский мир. Своеобразным символом свободы для нее является юбка выше колен. Ученицы, напротив, одеты в джинсы — их родители утверждают, что юбка — признак блудницы. Правда, мальчики при этом не забывают насиловать одноклассниц и пересылать друг другу видео. Примечательно, впрочем, что, снимая увлекательный нетипичный фильм, авторы все-таки обложились «подушками»: главная роль досталась дочери натурализованного алжирца — Изабель Аджани. Да и сама героиня оказывается в итоге мигранткой, хотя и порвавшей со своей семьей.

Эта «неполиткорректность ради политкорректности» вызывает смешанные чувства. С одной стороны, европейцы страстно защищают от нашествия то, что трудно назвать однозначным благом — неуважение к традициям, свободную, а то и однополую любовь. С другой, они защищают это как свое право, вымученное столетиями истории. Право, позволившее Европе стать богатой и комфортной, что теперь и притягивает мигрантов, приносящих с собой такие порядки и нравы, которые уж точно не способствуют процветанию.

В последние годы Запад явно перешел черту. Неизвестно, ради чего были разрушены страны, наладившие у себя вполне сносную (во всяком случае, не хуже, чем у балканских народов) жизнь. Возможно, что Европу, долго и упорно собиравшую себе на погибель гроздья гнева, неполиткорректность уже не спасет.


Мнение колумнистов может не совпадать с точкой зрения редакции