Зимняя роза — эмблема печали

Елена ФЕДОРЕНКО

14.10.2015

«Новый балет» показал премьеру спектакля «Зимняя роза».

Горько признать: театр этот — невезучий. Упрямо не соответствующий своему имени — за четверть века ничего нового создать здесь не удалось. Напротив, спектакли упорно демонстрировали дурной вкус (выносили на сцену картонки с ликами святых, падали ниц перед хоругвями, размахивали цветными полотнищами), устаревшую хореографию (бег, заламывания рук, падения и валяние по подмосткам) и необъяснимую страсть к эфемерным материям («тающим идеалам, ускользающей красоте, гармонии мироздания»). Несколько лет назад труппу возглавила новая команда. С обновленным без малого на 90 процентов составом артистов выпустили несколько спектаклей, из которых один привлек внимание. Поставивший его приглашенный хореограф-итальянец Франческо Вентрилья перевел название «Fortuna vis lucem» как «Поймать луч Фортуны». Показалось — поймали. Однако «Зимняя роза» повернула время вспять.

Из Петербурга вызвали молодого хореографа Константина Кейхеля, чьи работы («Путь Харона», «Вакансия») в конкурсно-фестивальном пространстве вызывали резонанс — на фоне откровенного дефицита свежей хореографической мысли.

Увы, Кейхель оказался на удивление старомодным и в хилых рядах новаторов, кажется, потерялся совсем. Выбрал нежную и печальную сказку Оскара Уайльда «Соловей и Роза», написанную ирландским денди для своих маленьких детей. Помните, студент влюблен в Дочь профессора, а капризница его испытывает, обещая танец на балу только в том случае, если бедняга достанет ей красную розу. Как назло, куст красных роз замерзает, причитания Студента слышит Соловей, поет всю ночь, прижавшись грудкой к шипу. Кровь оживляет цветок, но стоит птахе жизни. Жертва Соловья оказывается напрасной — девушка не принимает подарка, и роза гибнет на холодной земле.

В сказке, да и в либретто, есть балетное «зерно»: два мира (людей и природы), противопоставление Соловья Студенту и не признающей его подруге, путешествия сладкоголосой птички в поисках красной розы. Но Кейхель повороты сюжета в расчет не берет, предпочитая философствовать в духе Байрона и Шекспира. Судите по выданной к спектаклю аннотации: «Вечные темы Красоты и Страдания, Любви и Жертвы, Искусства и Смерти, оказываются понятиями не только равноценными, но и взаимообусловленными. Писатель открывает нам непростые взаимоотношения между Искусством, Природой и Жизнью». «Погрузить зрителей в прекрасный мир красоты, эмоций и вдохновения» решили под барочные «Времена года» Антонио Вивальди. Партитура, перекроенная под нужды хореографа, сопротивляется изо всех сил: программная изобразительная музыка обваливает драматургию и не дает провести через весь спектакль темы героев. В отсутствие собственных музыкальных характеристик Дочери профессора (Наталья Кочегарова), Соловью (Андрей Остапенко) и Студенту (Егор Маслов) приходится подлаживаться под мелодии разных месяцев.

Никаких «сюрпризов» и «фокусов» извлекать из фабулы хореограф не стал. Дважды Соловей «встречается» с розовыми кустами, и дважды распустившиеся бутоны оказываются не того цвета. Тут бы взять гамму чувств аккордно: радость, надежда, разочарование, душевные страдания — что за простор для эмоций. Но хореографу гораздо интереснее «чистый», практически стерильный танец, откуда с пуританским усердием он изымает все намеки на эротическую природу балета. Желтая роза не отличается от белой, а о том, что красная больна, можно узнать только из либретто. Маленькая серенькая птичка на сцене оперилась под старательного и видного артиста, одетого в грязно-коричневый комбинезон с хвостом-шлейфом. Волнообразные движения партии усилены стандартными классическими прыжками. Студент в синем страдает изо всех сил по Дочери профессора, больше похожей на современную провинциалку с рабочей окраины. Красная роза (Диана Мухамедшина) наивно трепещет и умирает от людской жестокости.

Ученические ошибки преследуют хореографа по пятам, его не заботит логика выстраивания драматургии, пластический язык каждого героя банален, давно опробованные комбинации (волны — руками и телами, поддержки с опорой на ноги партнера, усыпляющие покачивания торсами) подгоняются под новый текст. Из самоцитат компонуются дуэты, трио и массовые танцы, сам сочинитель боится пауз, распределяя движения на каждый музыкальный такт без цезур и акцентов. Где люди, где растения, где птицы — понять сложно, все мельтешат одинаково уныло, и потому ближе к финалу хореограф решается поддать жару. В руках артистов появляются красные салфетки, символизирующие и кровь соловья, и лепестки увядшей розы одновременно.