Елена ФЕДОРЕНКО

27.07.2015

Большой театр завершил сезон премьерой балета «Герой нашего времени». Композитор — Илья Демуцкий, хореограф — Юрий Посохов, режиссер — Кирилл Серебренников. 

Серебренников любит Лермонтова. Пять лет назад на «Винзаводе» он показал инсталляцию по роману классика в исполнении своих студентов из Школы-студии МХАТ, собрав незрелые ученические этюды в долгое действо и разбросав его по нескольким сценическим площадкам. Навязчивое, как наваждение, желание режиссера доказать, что Печорин — современный герой, полностью убило поэтическую суть сочинения. Космический романтизм лермонтовской прозы обернулся чуть ли не бытовыми зарисовками на тему «соблазнитель и его жертвы», в числе коих не одни дамы… В романе все и глубже, и страшнее. Характер Печорина замешан на гремучей и мучительной смеси умения говорить со звездами и космической пустоте, объявшей душу. Печорину нечем жить, женщины для него — отчаянная возможность заполнить внутренний вакуум. «И царствует в душе какой-то холод тайный, / Когда огонь кипит в крови».

В балете сработал эффект импринтинга — отзвуки студенческого спектакля, правленного рукой Серебренникова, отчетливо прослушиваются на главной сцене страны. Романтизм вселенского масштаба в балете не явлен. Причины глубокого печоринского пессимизма сводятся исключительно к амурным неудачам. Сюжет распадается на три любовные истории, взятые из трех же глав романа: «Бэла», «Тамань» и «Княжна Мери». В каждой — свой Печорин, хотя в делении героя ускользает главное — его тонкая и противоречивая природа.

Как пацан — лихими байкерами, режиссер очарован балетом. Попав в его сладкий плен, он искренне решает ему «помочь». Например, вербально: каждая танцевальная новелла открывается звучащим лермонтовским текстом. Знать бы, что, прибегая к слову, балет как вид искусства расписывается в собственной слабости. А ведь этому учат. Появлением танцоров-колясочников (славные ребята лихо вращаются на инвалидных креслах) тоже подтасовываются условия игры (любительское и профессиональное искусство — разные истории). К тому же при таком режиссерском развороте хореограф лишается возможности поставить танцы для героев, вернувшихся с Кавказской войны. Стоит сказать режиссеру спасибо за то, что для образа Слепого мальчика в «Тамани» он не провел кастинг среди слабовидящих — тогда бы мы не увидели замечательной танцевальной роли в исполнении Георгия Гусева. Чтобы не возникало вопроса, как Вера связана с Печориным, звучит речитатив ее письма — в фабуле теперь разберется и неофит.

Но если отбросить страдания по Лермонтову и не ратовать за чистоту жанра, то стоит признать, что получился яркий спектакль-триптих, где участвует многочисленный кордебалет, а когорта солистов (на главные партии подготовлены три состава исполнителей, мне удалось посмотреть два) получила обширный ролевой материал. Экс-премьер Большого театра Юрий Посохов, работающий сейчас в Балете Сан-Франциско, трижды ставил в родном театре (причем «Золушку» — в соавторстве с режиссером Юрием Борисовым). Его «Классическая симфония» до сих пор в репертуаре ГАБТа. Режиссерская поддержка освободила хореографа от необходимости выстраивать танцевальную драматургию и позволила сконцентрироваться на сочинительстве танцев и работе с исполнителями, в коей он преуспел. Спектакль поставлен по классическому лекалу: развернутые высказывания кордебалета (от кавказских танцев в «Бэле» до мазурок и вальсов на пятигорском балу в «Княжне Мери»), красивые дуэты, страстные монологи. Успешных работ вышло немало: взрослый породистый Печорин Игоря Цвирко, которого на краткий миг увлекла дикарка Бэла. В исполнении Ольги Смирновой Бэла столь изысканна, что не может не увлечь. Хороша и Бэла Марии Виноградовой. Красив, но несколько аморфен Печорин Артема Овчаренко, одураченный Ундиной («Тамань»), чью партию Екатерина Шипулина прочертила острой полетной графикой. В «Тамани» — самой эффектной части триптиха — дух лихой вольницы блистательно передает Вячеслав Лопатин — контрабандист Янко. Грушницкий Дениса Савина — порывистый, нервный, обреченный. Опытная Светлана Захарова мастеровито перевоплощается в княжну Мери — трогательное юное создание. Анастасия Сташкевич в той же роли поражает щемящей нежностью. Безупречна плачущая пластика и глубоки страдания Веры в исполнении Кристины Кретовой. От ее дуэта с фатально-обреченным Печориным Руслана Скворцова веет аристократичностью старого Петербурга. Печорин Владислава Лантратова — одна из лучших актерских работ в спектакле. В молодом и порывистом герое-романтике артист проявляет смятенную тоску и прозревает будущее.

Каждая танцевальная новелла открывается мелодическим эпиграфом, исполняемым одиноким музыкантом на сцене: в «Бэле» звучит бас-кларнет, в «Тамани» — плачет виолончель, в «Княжне Мери» — английский рожок. Партитура Ильи Демуцкого — профессиональна и точна, но временами до головокружения напоминает мотивы балетной классики: от Прокофьева и Шостаковича до Хачатуряна и Гаврилина. Впрочем, так — в диалоге с предшественниками — и пишется балетная музыка нашего времени. Может, и правда, «время композиторов прошло».

Но вот как относиться к повторению балетных метафор и цитатам в танце? Талантливый и фантазийный хореограф Юрий Посохов приобщает Бэлу к культуре света, показывая упражнения у балетного станка — ровно так же, как делал это Хиггинс, обучая Элизу Дулиттл хорошим манерам в фильме-балете Дмитрия Брянцева «Галатея». То мелькнет тень Спартака или Фригии от Юрия Григоровича, то почудится Дама с камелиями, «увиденная» Джоном Ноймайером. А отдельные фрагменты «Княжны Мери» выглядят вариациями на тему «Анюты» Владимира Васильева. Дежавю. Неужели и время хореографов проходит?

В финале балета встречаются, наконец, три Печорина. Как когда-то на кремлевской сцене три Наполеона сходились в балете Тихона Хренникова и Андрея Петрова, представляя французского императора в разные периоды его жизни. Одним из них был Геннадий Янин, создавший в «Герое нашего времени» сочный образ обаятельного интригана. Он подталкивает Печорина и Грушницкого к дуэли, поставленной чрезвычайно театрально и изобретательно. Персонаж Янина и оказывается героем нашего — не лермонтовского — времени.